участвовала в исторической олимпиаде, в которой написала про усадьбу; словом, Алена была как бельмо в глазу, все время привлекала внимание к объекту. Ясное дело, Алену надо было убрать: просто и незаметно… Алена увлекалась историей, работала в архиве. Однажды напросилась помочь в разборе архивных материалов. Работников не хватало, да и никто не хотел этим заниматься, Алену привлекли и… она нашла ту самую рукопись Соколовского и украла ее. Так как она знала, что от ее матери ничего не скроется, она для начала спрятала ее на даче своей знакомой, куда ее пригласили. Зашила в подол старой шубы. Позже она, видимо, думала достать ее оттуда и спрятать дома. Или были какие-то другие мысли насчет рукописи, теперь мы уже не узнаем.

Но Алена втянулась и в более опасные игры. Из ее записей можно узнать, что у нее появился «друг», также разделяющий ее увлечение историей. Но это был человек, действовавший по специальному заданию. Верный пес Элеоноры Степановны Колясников Павел Дмитриевич. Ему была поставлена задача войти в доверие к Алене с тем, чтобы она посещала усадьбу в любое время. На закате, поздно вечером. Для этого он напустил таинственность и говорил, что тоже любит историю. Ну и прочее в этом духе… К сожалению, Алена поддалась на эти ухищрения. Ее выманили в Воронихино под каким-то предлогом ночью и там убили. Алена пишет в своем дневнике, что он взял с нее слово, что она никому не скажет об их встречах…

Другой убитый подросток – Матвей Козлов, стал случайным участником этого убийства, он был в лесу и видел, как тащили тело… Сначала он подумал, что Колясников и Мосолов браконьеры, которые убили крупное животное. И только когда он опять пришел на то место, то нашел пуговицу и кусок ткани и понял, что была убита Алена Розова. Но он не понял всей опасности. Он сказал об этом Веронике, которая принимала участие в его судьбе, когда-то она взяла над ним шефство, и та сразу смекнула, что таким образом можно шантажировать ее бывшего любовника. Она так и сделала. И тоже стала слишком опасной для этого клана.

Глава девятнадцатая. Открытый финал

Жизнь состоит не в том, чтобы найти себя. Жизнь состоит в том, чтобы создать себя.

Джордж Бернард Шоу

– Мой приезд в город и вовсе спутал все карты, – продолжала Серафима. – Но я не знала главного, что за мной уже следили. Но обо всем по порядку… Я приехала, остановилась у одной женщины и в первый же день пошла на кладбище и столкнулась с Людмилой Розовой, матерью погибшей Алены Розовой, которая и рассказала мне о трагедии, случившейся с дочерью… На другой день я пошла в городской архив и познакомилась с Вероникой Усольцевой, заместителем директора архива. Я сказала, что пишу очерк об усадьбе и собираю материал. Мой интерес к Воронихино Веронике показался странным, и она сделала вывод, что здесь что-то не так. По этой причине она захотела быть поближе ко мне, стать, так сказать, моей подругой. Вероника даже пригласила меня на юбилей матери Мосолова, куда должен был явиться весь местный бомонд. Неожиданно я увидела на шее юбилярши ожерелье, которое было нашей фамильной драгоценностью и передавалось из поколения в поколение. Это была современная копия старинной драгоценности. Я, понятное дело, заинтересовалась этим удивительным, с моей точки зрения, совпадением.

Из угла, где сидел Гуджарап, раздался тяжелый вздох. Серафима старалась туда не смотреть. Она понимала, как ему сейчас будет тяжело снова переживать моменты, связанные с гибелью его родственника. Она запнулась, словно решаясь: продолжать или нет. Или все-таки сделать перерыв? Гуджарап взял инициативу на себя.

– Давайте устроим то, что называется перекур, хотя не знаю: есть ли среди нас курящие…

Они вышли на балкон. Рудягин и Светлана остались в комнате.

– Тебе тяжело? – Серафима сжала его руку.

– Все нормально. – Ей показалось, что на его глазах блеснули слезы. – Просто именно сейчас я вспомнил, как он купил мне дорогую по тем временам игрушку, машинку, и принес мне. И как я этому радовался… И вообще он был таким добрым. Я тебе уже рассказывал об этом. И так заботился обо мне… Сейчас все это вспомнилось.

– Может быть, тогда отложим разговор, – предложила Серафима.

Он оглянулся.

– Нет, надо довести этот разговор до конца. Да и перед нашими гостями неудобно.

– Мы могли бы им все объяснить.

– Не надо, – тихо сказал он. – Ничего не изменится, если мы перенесем разговор. Он все равно должен состояться рано или поздно. Откладывать нет смысла. Все равно я буду испытывать те же самые чувства и через неделю, и через две. Я должен через это пройти. Боль постепенно будет утихать. Но она не исчезнет. Да и странно было бы ждать ее исчезновения. Она станет памятью. А когда мы вспоминаем близких людей, у нас всегда немного щемит сердце. Так ведь?

– Так.

Серафима вспомнила родителей. Вспомнила, как много лет она гнала от себя все, что было с ними связано: это была такая боль и страдания, а она должна была жить и воспитывать Лину. И не имела права позволить себе отдаваться прошлому.

– Наверное, ты сейчас чувствуешь примерно то же самое, – догадался Леонард.

Она в знак благодарности просто пожала ему руку.

– Может быть, ты хочешь чай или кофе? – спросила Серафима.

– Давай это предложим всем.

– Да…

После того как был заварен кофе, Серафима продолжила рассказ. Рудягин слушал ее, подавшись немного вперед. А Светлана сидела с прямой спиной. Строгая и сосредоточенная.

– Мы остановились на том, что я увидела на шее Элеоноры Степановны Мосоловой ожерелье – точную копию старинного, того самого, что хранилось в нашей семье. Я заинтересовалась этим фактом и спросила у нее, как оно к ней попало. Она сказала мне, что заказала это ожерелье у одного ювелира. Я попросила адрес и подумала, что надо при случае нанести ему визит. Вероника куда-то пропала, и я решила пройтись по территории, на которой отмечался праздник. Он проходил на природе, у реки. Так я оказалась в небольшом леске, где невольно подслушала разговор Усольцевой с Сергеем Мосоловым. Она говорила о том, что ей известно, что случилось с Аленой, намекая на то, что знает, кто убил ее, и выдвинула свои условия за молчание: 150 000 долларов.

Я отошла в сторону, чтобы меня никто не увидел. И здесь ко мне подошел некий Павел и стал занимать беседой, глупыми вопросами – он пытался прощупать меня как новенькую