Сказать по правде, Бурцев тоже частенько поглядывал на Ядвигу. И с каждой новой порцией рейнского взгляд его становился все откровеннее. Вспомнилась Легница, дом купца Ирвина, давние сомнения и соблазнительное ожидание. И явление полуголой Аделаиды, свисавшей из дыры в потолке.

Ох, Аделаида… Интересно, а если бы княжна не помешала им в тот раз, если бы он все же остался наедине с красоткой Ядвижкой?.. Конечно, эта любвеобильная нимфоманка тоже не идеальный вариант для долгой и счастливой совместной жизни. Но зато такие девушки идеально подходят для окрашивания сурового мужского одиночества. Такие умеют хотя бы на время развеять печаль после расставания с любимой.

… Вольфганг отключился первым. Рыцарь вдруг умолк на полуслове, с полминуты восхищенно взирал на Ядвигу, потом уронил голову на руки. Так и уснул с блаженной улыбкой на лице, в груде побитых доспехов, небогатого снаряжения и нехитрого походного скарба странствующего рыцаря. Раны, усталость и рекордная доза алкоголя все же сделали свое дело.

— Эх ты, милый мой дурачок!

Пока дама сердца заботливо — по-матерински — укрывала отсыревшими одеялами навоевавшегося за день мальчишку, от бочонка пресытившейся пиявкой отвалился и Ясь. С еще более тупой, чем обычно, но весьма довольной физиономией оруженосец фон Барнхельма заполз под сани и раскатисто захрапел на вонючих конских попонах и куче грязного тряпья. Обе лошади были сейчас привязаны к саням, и, засыпая, рыцарский слуга, как бы невзначай, положил руку на короткие поводья. Даже во сне Ясь крепко сжимал их.

Бурцев вообще отметил про себя отменную походную выучку рыцаря и оруженосца. Оба спали чутко и каждый на своем барахле. Обокрасть эту парочку гипотетическим злоумышленникам было бы весьма затруднительно. Впрочем, и красть здесь нечего. Главная ценность — бочонок с вином — почти опустел, а остатки рейнского находились на не менее надежной привязи, чем лошади. Разве что фляга, оброненная с саней Вольфгангом, да кружки гостей оставались сейчас без надлежащего присмотра.

Вечерело…

— Ну что, поговорим теперь, кмет Вацлав, надевший рыцарские шпоры? — Ядвига подсела рядом, привычно ткнулась высокой грудью в плечо. — Вино, чтобы скрасить беседу, еще осталось, а добрый Вольфганг, как ты слышал, предоставил его в мое полное распоряжение.

Ядвига пила умеренно и умело. А потому слабоградусное рейнское не свалило и не обезобразило девушку. Наоборот — приукрасило. Зарделись щечки, заблестели глазки… В сгущающихся сумерках она выглядела особенно соблазнительно. Как… ну, почти как Аделаида.

— Поговорим, — согласился Бурцев. — Как это тебя угораздило стать Ядвигой Кульмской?

Девушка пожала плечами:

— Ядвига Кульмская?! Это меня так Вольфганг называет? Очень мило. Кажется, мальчик вообразил, будто я — местная знатная дама.

— А на самом деле? Что ты здесь делаешь?

Девушка изобразила постную мину:

— Служу ордену Святой Марии…

И тут же прыснула, не сдержавшись. Долго оставаться серьезной у нее не получалось.

— Чего? — зато Бурцев был сейчас сама серьезность.

— А чему ты удивляешься, Вацлав? Надо же когда-нибудь и о душе подумать — послужить Божьему братству, а через него и самому Господу и Деве Марии. К тому же крестоносцы мне платят больше, чем этот скупердяй Ирвин. И даже больше, чем платил Казимир Куявский, когда я состояла при Агделайде. Я достаточно хорошо знаю немецкий. Пройдоха Ирвин, у которого частенько гостили торговые люди из Германии и тевтонских земель, специально заставил меня выучить язык, чтобы, прислуживая иноземным купцам, я подслушивала разговоры, не предназначенные для хозяйских ушей. Ну, а работа, которую я выполняю в ордене…

Она немного замялась.

— Работа не обременительная, в общем, и даже по-своему приятная.

Невероятно! Что приятного находит жизнелюбивая Ядвига в служении мрачному духовно-рыцарскому ордену?

— Чем ты там занимаешься? Лечишь больных и раненых? Ухаживаешь за скотом? Хозяйничаешь? Кухаришь?

— Этим с дозволения комтуров в братстве Святой Марии занимаются другие женщины, а я…

Глаза Ядвиги блеснули. Гордо, кокетливо, призывно, таинственно. Кажется, для дамы сердца Вольфганга фон Барнхельма сегодня дело чести заинтриговать Бурцева. Что ж, это ей удалось.

— А ты?

— Давай поговорим об этом не здесь, — она покосилась на спящих Вольфганга и Яся. — Я не вижу необходимости что-то скрывать от тебя. Ты вроде не татарский лазутчик, так ведь?

Лукавая улыбка: Ядвига вспоминала прошлое.

— Но лучше прогуляемся, Вацлав. Есть тут неподалеку одно укромное местечко. Там и пообщаемся. Чтоб никто не помешал…

Острый язычок торопливо и многообещающе скользнул меж нежных алых губок.

По настоянию Ядвиги Бурцев перелил остатки рейнского из бочки в объемистую походную флягу фон Барнхельма. Едва зажурчало, из-под саней выглянул полусонный Ясь.

— А?! — встревожился оруженосец.

— Спи, — усмехнулась Ядвига. — Не помнишь разве, как благородный Вольфганг одаривал славным рейнским даму сердца?

— А-а-а, — разочарованно и жалобно протянул Ясь.

— Не бойся, все с собой не унесем. Вам тоже останется. А пока на вот, возьми.

Девушка протянула бдительному слуге наполненную кружку, добавила из кошеля пару монет. Не польские, успел заметить Бурцев, немецкие. Марки никак… Яся подношение устроило вполне. Оруженосец снова скрылся меж салазок, забулькал, зачмокал, засопел…

На вечернюю прогулку они отправились с солидным запасом рейнского. Прихватил Бурцев и подаренный меч, а то мало ли что… Между палаток, шатров, саней, повозок и костров шли молча. Вскоре лагерь остался позади, а они по-прежнему безмолвствовали. Дальше Ядвига вела по высокому обрывистому берегу Вислы. Идти здесь было удобно: ветер не давал залеживаться снегу на высоком гребне, и вдоль берега чернела полоска обледеневшей земли. Идеальная тропинка, кстати, для того, кто не желает оставлять после себя следов.

Лагерные огни уже скрылись из глаз, когда спутница Бурцева наконец заговорила — тихо, спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся:

— Я состою при ландмейстере Германе фон Балке, которому в скором будущем многие пророчат черно-желтый крест и орла магистра[18], и выполняю гм… особые поручения.

— Особые?

— Видишь ли, Вацлав, в ордене сейчас крайне напряженная ситуация. Германскому братству Святой Марии грозит раскол. После Легницкой битвы и гибели магистра Конрада Тюрингского орден утратил былое могущество. Слишком много славных рыцарей пало на Добром поле от рук язычников.