Чарльз предположил, что крест, как и форма, был украден.

– О Боже, шайенны… – пробормотал Джексон. – И во главе их – Люди-Собаки. На них нет отличительных знаков, но я узнал того, что впереди. Хуже и быть не может.

– А кто этот…

Чарльз не успел задать свой вопрос о вожаке, потому что шайенны как раз остановили лошадей, и воздух сразу заполнился звоном маленьких колокольчиков, вплетенных в гривы. Тех самых колокольчиков, которые они получили от белых торговцев, как и карабины, уже направленные на Джексона и его спутников. Кроме винтовок, у всех индейцев были луки со стрелами.

Фенимор пытался вырваться из упряжи и злобно рычал. Чарльз закусил сигару, уже превратившуюся в маленький окурок. Малыш спрятался за дядю.

Самый смуглый индеец, с крестом на шее, взмахнул рукой и что-то крикнул на своем языке. У него было красивое узкое лицо, хотя и излишне суровое. Красная краска, которой он, как и остальные, раскрасил лицо и руки, была с особой тщательностью нанесена на его левую щеку. Две широкие параллельные полосы обрамляли длинный белый шрам, который тянулся от внешнего края брови вниз вдоль линии челюсти, и там немного загибался кверху, к левому уголку рта. Все это напоминало обведенный красным рыболовный крючок.

Снег повалил сильнее. Шайенны смотрели на Чарльза и его партнера, пока их вождь продолжал свою страстную речь. Чарльз понимал отдельные слова или жесты, уроки Деревянной Ноги уже давали о себе знать. Но и без этого было очевидно, что почти все фразы вождя полны злобы и неприязни.

Джексон стойко, ни разу не повысив голоса, отвечал каждые несколько секунд. Вождь в это время продолжал говорить. Чарльз слышал, как его партнер снова упомянул о Черном Котле. Молодой вождь покачал головой и засмеялся. Все его спутники тоже развеселились.

Деревянная Нога вздохнул. Его плечи обвисли. Он поднял правую руку, прося передышки. Усмехаясь еще шире, молодой индеец выкрикнул нечто принятое Чарльзом за согласие.

– Чарли, сюда…

Торговец повел Чарльза вдоль края обрыва. Мушки карабинов последовали за ними. Джексон казался подавленным, в таком состоянии Чарльз его еще не видел.

– Теперь сокрушаться без толку, но я ошибся. Мы не должны были заговаривать первыми. Эти парни жаждут нашей крови.

– Я думал, они не нападают, если их не рассердить.

– Всегда бывают исключения. Боюсь, этот парень как раз из их числа. – С горечью посмотрев на смуглого индейца, Джексон продолжил: – Он боевой вождь и при этом очень и очень молодой. Его зовут Мужчина, Готовый Воевать. Белые называют его Шрамом. Люди Чивингтона убили его мать у Сэнд-Крик. Они срезали ей волосы. Я хочу сказать, все волосы. – Повернувшись к индейцам спиной, Деревянная Нога похлопал себя между ног. – А потом вывесили их вместе с другими скальпами в том денверском театре, где Чивингтон демонстрировал свои трофеи. Уж не знаю, как Шрам об этом прослышал… может, через вторые или третьи руки. Вокруг Денвера тогда бродило много мирных старых индейцев, которые вымолили себе жизнь. Но я точно знаю, что ему известно о позоре его матери, и он не собирается ни забывать, ни прощать это. Пожалуй, я бы тоже не простил. Только нам не поможет то, что мы это понимаем.

– А как же соглашение?

– Думаешь, оно для него хоть что-нибудь значит? Я же тебе объяснял: вожди подписали договор только от имени восьмидесяти домов.

– Он очень много говорил. Что ему нужно?

– Шрам и его друзья хотят забрать нас в деревню. И уже там решить, что с нами делать.

– Тогда, может, все еще обойдется? Разве это не деревня Черного Котла?

– Да, она, – уныло ответил Джексон, – только вождь еще не вернулся после переговоров. Задержался. И пока его нет, главный голос принадлежит Шраму.

Чарльз похолодел:

– И что нам делать? Стрелять?

Деревянная Нога чуть повернулся, чтобы видеть племянника. Малыш крепко обхватил себя руками, глаза его стали огромными.

– Тогда нам точно конец, – сказал Джексон. – Может, в деревне они тоже решат нас прикончить, но, думаю, нам лучше поехать туда с ними. Малыш не сможет защититься от этих головорезов. А там, глядишь, кто-нибудь из женщин его и пожалеет и не даст мужчинам содрать с него скальп. – Джексон вздохнул. – Вообще-то, с моей стороны нечестно звать тебя с собой… Но это именно то, что я собираюсь сделать…

Чарльз докурил сигару и швырнул окурок вниз, на бизоньи кости. Сигара показалась ему вкуснее, чем обычно, – наверное, оттого, что она могла оказаться последней в его жизни.

– Я иду с вами.

– Хорошо. Спасибо.

Они пошли обратно к шайеннам, старый торговец шагал впереди. Когда Джексон сообщил индейцам, что они согласны отправиться в деревню без сопротивления, воины заулыбались, а Шрам завыл по-собачьи, отчего бедняга Фен снова задергался в своей упряжи. Шрам протянул руку к колчану со стрелами, висящему за плечом, и вытянул оттуда трехфутовую палку, обтянутую куском оленьей кожи, выкрашенной в красный цвет и расшитой иглами дикобраза. Один конец украшали нарисованные глаза, другой – орлиные перья. Привязанные к палке высушенные пальцы какого-то животного делали ее похожей на погремушку, которой Шрам энергично взмахнул, спрыгнув с лошади.

Продолжая греметь, вождь вдруг метнулся вперед и, прежде чем Чарльз успел отойти в сторону, ударил его палкой по щеке. Чарльз выругался и замахнулся кулаком, но Джексон удержал его:

– Не надо, Чарли! Говорю – не надо! Он просто посчитал ку[15], только резче, чем следовало.

Чарльз знал, что у индейцев существует обычай подсчитывать ку, которые могли совершаться даже на поверженных противниках. Чем больше ку набирал воин, тем более храбрым он считался. Но, как сказал Джексон, знание этого факта никак не могло помочь им в их ситуации, как не могло и ослабить его страх.

Черноглазый индеец закинул голову назад и залаял. Несколько его товарищей сделали то же самое, отчего Фенимор начал прыгать как безумный, заходясь в неистовом лае. Один из шайеннов направил карабин на пса. Джексон тут же схватил Фена за ошейник и придержал его, получив укус за свою заботу.

Чарльз стоял неподвижно, чувствуя одновременно гнев и испуг. Малыш топтался рядом с ним, пытаясь спрятать свою несчастную уродливую голову в складках цыганского плаща. Трое шайеннов спрыгнули с коней и бросились к вьючным мулам, взрезая ножами холщовые тюки с товарами. Обнаружив пучок с иглами дикобраза, один из индейцев радостно вскрикнул, разрезал связывающий их кожаный ремешок и подбросил иглы в воздух.

Другой вскрыл мешок, из которого дождем хлынули бусины. Индеец набрал их в пригоршню и побежал к друзьям, отсыпая каждому понемногу. Деревянная Нога сдерживал Фенимора, скрипя зубами, и только без конца повторял: