Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, может, она с тобой и разговаривать не будет. Она — начальство, а ты — простой мент…
— Будет! — самодовольно усмехнулся Лебедкин. — Она ко мне еще со школы неровно дышала.
— Да что ты? — поразилась Дуся и с интересом взглянула на напарника. — А ты что?
— А я ничего, — вздохнул Лебедкин, — я на нее и не смотрел тогда. А женился на ее подружке. Только они к тому времени уже давно раздружились.
Дуся навострила уши — первый раз Петька заговорил о своей семейной жизни. Но лицо у напарника было такое, что она решила срочно сменить тему.
— Ну, тогда тебе и карты в руки! — преувеличенно радостно сказала она. — Звони своей однокласснице!
Лебедкин машинально потянулся за телефоном, но тут вспомнил, что в этой глуши нет связи.
— Ну, тогда поехали домой!
— Только потом нужно прислать сюда криминалистов — может, они все же что-нибудь найдут. Уж отпечатки пальцев точно должны быть — вряд ли он здесь ходил в перчатках.
— И сфотографировать все это нужно! — Лебедкин обвел рукой «алтарь» маньяка.
Они пересняли на свои телефоны все фотографии бывших и будущих жертв, а также «сувениры» из сундучка. Сам «алтарь» оставили в прежнем виде, чтобы с ним могли поработать криминалисты, покинули дом и поехали в город.
Как только появилась мобильная связь, Дуся позвонила в отделение и вызвала на хутор Нефедово бригаду криминалистов.
Выехало царское войско из Новгорода.
Оставило за собой развалины да пожарища.
Был богатый да славный город Великий Новгород — где он теперь? Только имя от него осталось!
— Куда теперь? — спрашивают царя ближние опричники. — Назад, в Москву?
— Рано в Москву возвращаться! — отвечает им царь. — Новгород мы покарали, а Псков? Поворачивайте на Псков!
Стоит во Пскове стон и плач.
Прослышали псковичи, что сотворил царь с Великим Новгородом, поняли, что не минует их такая же судьба.
Молятся псковичи, к смерти готовятся. А другие выставляют к городским воротам столы с угощением, с хлебом да солью, надеются так царскую милость вымолить.
Подъехало к Пскову опричное войско.
Царь увидел столы накрытые — пуще прежнего разъярился, велел те столы опрокинуть.
Опрокинули опричники столы в грязь, идут дальше.
Собаки бродячие сбежались, поедают разбросанное по снегу угощение.
Замерли псковичи от страха, застыли, по домам своим попрятались, молятся, готовятся к смерти неминучей.
Один человек навстречу царскому войску вышел — Николка юродивый. Идет на морозе босой да почти голый, в одних лохмотьях, грязью измазанный, прямо навстречу грозному царю.
Встал Николка на пути у царева коня, смотрит без страха, грязь по лицу размазывает.
Царь коня пришпорил, хотел затоптать юродивого — а конь не идет, встал, как в землю вкопанный.
— Ты кто? — спросил царь.
— Никто я, человек Божий.
— И чего тебе надобно?
— Угостить тебя хочу. Ты псковское угощение не принял, так, может, мое примешь. Мое угощение тебе более по вкусу придется. Тебе оно привычнее.
И протягивает юродивый царю кусок мяса да черепок с чем-то красным.
Посмотрел царь — а из мяса палец человечий торчит.
— Что ты мне даешь, несчастный? — спрашивает царь в гневе.
— Сие — мясо человечье, — отвечает ему Николка, — а сие — кровь людская. Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь лучше меня это знаешь. Ты ведь, Иван, — людоед, тебе такое угощение в самый раз!
— Убить мерзавца! — вскрикнул царь.
Гришка Грязнов подскочил к юродивому, хочет саблю из ножен вытащить, хочет Николку зарубить — а сабля из ножен не идет, словно заклепали ее. Замахнулся на юродивого кулаком — да и упал, не дышит, не шевелится.
А юродивый на царя смотрит, говорит:
— Поворачивай прочь, царь Ирод! Возвращайся в Москву, не то быть с тобой большой беде.
— Как ты смеешь, смерд, мне приказывать! — вскричал царь и снова коня своего пришпорил.
А конь заржал — и пал под царем, и умер на том самом месте, едва царя не задавил.
И в тот же миг прогремел гром, и на ясном зимнем небе полыхнула молния.
Глядит Иван туда, где только что юродивый стоял — а его уже нету, пропал, словно и не было.
Испугался Иван, пересел на другого коня — и велел опричному войску разворачиваться да обратно на Москву идти.
Восемь пятьдесят.
Все как всегда — как вчера, как неделю назад, как месяц назад, как год назад. Поставить машину на стоянке, заглушить мотор, запереть, перейти дорогу…
Неприметная, тускло-зеленая дверь. Неприметная и тусклая, как сама их контора.
Нажать кнопку, поднять голову.
Щелчок. Дверь открылась. Тяжелая, мощная дверь, надежно отделяющая их контору от внешнего мира. Такие двери бывают только в банковских хранилищах.
Вторая дверь — попроще, с обычным глазком.
Тесная комнатушка, где сидит Степаныч.
Надежный, предсказуемый Степаныч.
Та же, что каждое утро, фраза:
— Здравствуй, Лика, что такая бледная? Черная кошка дорогу перебежала?
Но Лика сегодня будет нарушать правила, будет отступать от ежедневного ритуала.
— Если бы кошка! — ответила она, поморщившись. — Борюсик… честно говоря, достал он меня. Боюсь я его.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь, — вздохнул Степаныч. — Борюсик — он и есть Борюсик. Приходится терпеть.
— Я и терплю… — вздохнула Лика. — Но что-то он последнее время совсем с катушек сходит. Не задумал бы чего. Если он заходит, а у меня деньги на столе — он так на них смотрит… я правда боюсь, что он что-то замышляет.
— А мы что можем? — заюлил Степаныч. — Мы — люди маленькие, подневольные…
— Маленькие… — согласилась Лика, доставая связку ключей. — А все-таки я боюсь.
Нашла нужный ключ, отперла дверь, вошла в кабинет.
Восемь пятьдесят пять. Пока все точно по графику. Никаких отклонений.
Огляделась. Все на своих местах — стол с компьютером, принтером и машинкой для пересчета денег, сейф, три стула, маленький столик с кофеваркой, чайником и кружками.
Разделась, села за стол, включила компьютер, опасливо покосилась на дверь.
Сейчас притащится Борюсик, злой как черт после вчерашнего. Она должна его опередить.