Делаю шаг вперед. Еще. И еще…

Муж посреди огромного дома ходит из угла в угол. Он зол. Он в ярости. В бешенстве.

Что-то случилось…

Цербер, опираясь спиной на стену и скрестив руки на груди, о чем-то болтает с сестрой моего мужа, но его взгляд сосредоточен на Грише.

Делаю еще один шаг вперед.

Он меня замечает.

Цербер.

Такой же зверь, как мой муж.

— Ваше высочество, — приветствует меня Люда с издевательскими нотками в голосе. — Ну наконец-то.

В огромной гостиной присутствует еще несколько головорезов мужа. Кожей чувствую взгляды со всех сторон. Не нравится мне всё это. Совсем не нравится.

— Гриша, — еле выдавливаю из себя. Кусаю губы, дабы скрыть свой страх. — Что случилось?

Секунда. И он оказывается рядом. Схватив меня за горло, душит.

— Это ты, сучка, скажешь, что происходит! — еще сильнее сжимает мое горло, но я не реагирую. Привыкла. Не убьет, уверена. — Кто он?

Поворачивает экран мобильника в мою сторону и показывает видео.

Я и он. Цербер.

Его не видно, но мое измученное лицо узнает каждый. Вспоминаю тот день. Как это было. В висках стучат его слова: «Иди вымой свой рот».

Он послал меня привести себя в порядок. Помыть свой «грязный» рот после того, как вынудил сделать ему минет. А когда вернулась, он отключил свет. Это я его попросила. Сама себя подставила. Да. Это его план. Коварная игра. Но в курсе ли он, что будет, когда муж узнает, кто меня трахал?

У меня подкашиваются ноги. От страха. Не за себя.

— Я…

Мои жалкие оправдания…

Он дает мне пощечину. Так, что падаю от неожиданности и ударяюсь головой об угол письменного стола. В глазах темнеет.

Замечаю, как Цербер опускает руки, скрещенные на груди, и сжимает их в кулаки. Не ожидал? Считал нас счастливой семейкой? Думал… Мы сходим с ума друг по другу? Смешно.

Схватив меня за волосы, муж поднимает вверх. Так привычна его жестокость, что не удивляюсь. Но на этот раз действительно есть за что…

— Кто он? — муж смотрит недобрым взглядом. Рычит, как дикий зверь, готовый напасть на свою жертву. Да. Я для всех жертва.

Беззащитная. Беспомощная. Одинокая. Жертва.

Заставляю себя подняться на ноги. Он унизил меня перед тем зверем, который так и смотрит неотрывно в мою сторону. Чудовище. А я ведь перестала верить в то, что он может рассказать что-то мужу.

Доверилась ему!

Какая-то маленькая вера родилась внутри. Надежда. В области сердца. Но я забыла одно — даже самые любимые бросают в самый нужный момент. Предают.

А чего ожидать от чужих?

Вот что…

Снял всё на скрытую камеру, дабы мне отомстить. Преподать урок. Получилось. Ему просто плевать на меня, так же как и окружающим.

— Поверь мне… — начала я, выплевывая кровавую слюну мужу под ноги. — Тебе лучше не знать, кто он.

Не знаю, откуда такая смелость… На что я рассчитываю? На кого полагаюсь? На Цербера? Хрена с два! Он только будет рад и поможет мужу, если тот вздумает сжечь меня заживо. Так что со мной происходит? Я же именно сейчас должна думать о себе, и не только…

— Что? — муж смотрит на меня в недоумении. А его сестра втройне. — Что ты сказала?

— Я сказала…

Боже… Нужно как-то выкрутиться. Хотя бы на пару часов, чтобы подготовиться. Свалить отсюда. Куда угодно, хоть босыми ногами.

Нужно. Необходимо.

Бежать, не поворачиваясь назад.

Не ради себя.

А ради того, кто растет у меня под сердцем.

Ради моего маленького Дамира нужно бежать.

И только бежать.

Цербер

Цербер в бешенстве смотрел, как Распутин врезал Ангелине пощечину. И тем более в кругу своих псов. В глазах девушки не было ничего, кроме разочарования. Обиды.

Она даже не взглянула в его сторону, а с вызовом смотрела на своего мужа. Мужа, которому, оказалось, срать на жену. Как же Цербер ошибся. Как же хотел в ответ влепить точно такую же пощечину сестре Распутина, которая, цепляясь за руку Цербера, смеялась, радовалась такому повороту событий.

Григорий сказал, что избавился бы от изменяющей жены. Почему бы ему не развестись? Почему бы не оставить Ангелину ни с чем? Зачем поднимать руку? Хотя… О чем это он? Распутин — убийца. Цербер это не учел. Если его рука в крови до самых локтей, то и Ангела он прикончит без всяких трудностей. Так он хотел от нее избавится? Оттолкнув от себя Людмилу, он сделал шаг вперёд.

— В клетку ее! — приказал Распутин, не моргнув глазом.

Клетка? Что за хрень? Что происходит? Цербер будто замер. Ангелина лишь подняла полные отчаяния глаза на мужа. Снова смотрела с вызовом. Невооружённым глазом было видно, как она боится. Ей страшно. Но все равно молчала, соглашаясь на наказание. Ей было абсолютно плевать, что с ней сделают.

Чернокожий головорез, тот, с кем Лина общалась около беседки, приблизившись, схватил ее за руку и потащил за собой.

— Моя смена. Я справлюсь, — бросил он, а муж усмехнулся.

Григорий сел на диван, поправляя на себе галстук. Цербер не знал, что делать дальше. Как поступить. В сердце будто кинжал всунули. Так было ему больно. Дыхание перехватило. Ком застрял поперек горла, Цербер не смог выдавить ни слова. Лишь смотрел, как отдаляется мелкими шагами от него Ангелина. Она еле тащила ноги за собой.

— Праздник продолжается. Все на выход! — и очередной приказ Распутина.

Как ни в чем не бывало поднимается и к двери направляется. Псы следом за ним. Что он сделает с Ангелиной? Убьет? Изобьет, как сейчас сделал? Каждый вариант ужасен, по нутру бьёт. Чувства вырывает.

Сердце разрывается на мелкие кусочки мяса. Слишком хреновая ситуация, а главное — больно осознавать, что Ангелина, возможно, ни в чем не виновата. Ее так насильно держали тут много лет. Вот так били. Она не жила, а горела в аду!

— Мне не до тебя, — отталкивая от себя Люду, раздражённо бросил через плечо.

Нужно поговорить с Распутиным. Попытаться что-либо разузнать. Амиль был прав. Нужно было не торопить события, а дать ей время. И что теперь? Как мальчишка, ей-богу, стоит посреди гостиной и не знает, что делать дальше. Как поступить…

— Ты чего? Из-за нее, что ли? Так это у нас так всегда. Она заслужила, — баба не затыкается. Добивает Цербера. — Она привыкла.

Поворачиваясь к ней лицом, замечает, как она смеётся. Невольно сжимает руки в кулаки, еле сдерживает себя.

— Брат?! Можно на минуточку? — позади раздается голос Амиля, и Цер отстраняется от стервозной бабы, глубоко выдыхая.