Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…После обеда Ковальчук отъехал, а к вечеру вернулся и привез Виктору красное удостоверение штатного эксперта. Виктор также узнал, что Ковальчуку с сегодняшнего дня присвоено звание майора.
– Ну так сегодня двойной праздник, товарищ майор, – заметил Виктор. – У вас такие случаи отмечать как-нибудь положено?
– Вне боевой обстановки на объекте – разве что кофе с ликером. А вообще давайте попросим его принести.
Ковальчук позвонил, и через несколько минут стюард прикатил столик с красным кофейным прибором, распространявшим по всей комнате удивительный аромат; там были кофейник, молочник, сахарница, две чашки на блюдцах с ложечками и фарфоровая вазочка с какими-то песочными крендельками.
– А вы не в курсе, в субботу вопросы только до обеда будут? – Виктор думал о том, как бы выбраться в город и уладить отношения с Зиной. Неудобно как-то получалось: она же все-таки в его реальности подвиг совершила, а тут у обоих какой-то осадок остался. Нехорошо это, неправильно.
– Нет, в субботу будет как обычно, – ответил майор Ковальчук, – а в воскресенье свободный день. Программа достаточно плотная, потому что вас надо как можно быстрее переправить обратно. На это есть некоторые причины, о которых я вам пока ничего сообщить не могу.
– Ну хорошо, а то я первое время вообще думал, что навсегда здесь останусь…
– Скажите, – задумчиво произнес Ковальчук, размешивая в чашке добавленное молоко, – положа руку на сердце, вы действительно хотели бы вернуться в ту жизнь, то общество, из которого попали к нам?
– Странный вопрос, – ответил Виктор, а про себя подумал: «Ну вот, как во всех фильмах, теперь будут склонять к невозвращению».
– Нет, я вовсе не собираюсь вас отговаривать. Более того, есть твердое и необсуждаемое решение найти способ вас вернуть. Но я хочу просто понять вас, как человека. Вы когда-нибудь задумывались над тем, куда вы возвращаетесь? Я, конечно, понимаю, достижения прогресса, красивые мобильники и все такое, но ведь вы же не из тех, кому, как дикарям, нужны дешевые стеклянные бусы? Вы же не можете там, у себя, не замечать, какой большой процент вашей общественной элиты составляют откровенные самодуры, хапуги, мародеры, отпетые эгоисты, которые смотрят на всех, у кого автомобиль чуть поскромнее, как на быдло? Вы не можете не видеть, сколько у вас тупого, наглого невежества пролезло выше по чужим головам. Вы не можете не видеть, что у вас ради погони за личным обогащением разрушается образование, медицина, уродуются города, из толпы людей сознательно делают дегенератов!
– Подождите. Разве я вам это говорил?
– Нет. Вы не говорили. Более того, вы старались представить ваше будущее по возможности в хорошем свете – отчасти потому, что вы искренне верите, что со временем общество может только прогрессировать. Но изучение фактов, реальных результатов развития, о которых вы просто из-за элементарной честности умолчать не можете, равно как и исказить, показывает нам такую, простите… Как вы, человек, сохранивший совесть и порядочность, можете там жить? Специалистам после работы с вами приходится проходить реабилитационный курс, у них психика на грани срыва от того, что вы рассказываете, вы многого такого просто даже не замечаете, у вас это в порядке вещей. Вы не видели, какими они от вас возвращаются, им дают возможность выкричаться, пробегаться, психогигиенисты с ними работают… Что у вас там осталось от России – жалкий, умирающий обрывок какой-то, – и туда вы рветесь…
Виктор резко поднялся с места:
– Родину и мать не выбирают, товарищ майор! И не меняют! И если вы хотели… если дальнейшая работа… – Он пытался точнее подобрать слова, но у него не получалось. – Отправляйте меня обратно или расстреляйте к чертовой матери!
Ковальчук тоже встал. Лицо его было хмурым. Он прошелся взад-вперед по комнате, постоял у окна, затем обернулся к Виктору:
– Извините. Я не должен был так с вами говорить. За эти дни слишком многое накопилось, видимо, я тоже оказался к этому не готов. Нам проще. Нам есть что любить, нам есть, чем гордиться, у нас есть достижения, у нас есть победы небольшой кровью, у нас неслыханные темпы развития, мы почти отучили народ пить – а вот так, как вы, любить Родину только за то, что она есть, наверное, многим у нас еще надо научиться. Очень хочется, чтобы и вы там все тоже жили, как идут по прямой дороге навстречу утреннему майскому солнцу, спокойно и свободно.
– Спасибо. Я верю, что когда-нибудь это будет.
– Да, и, кстати, мне пора ехать. При нашей с вами работе надо нормально отдыхать. Всего доброго!
Этот день начинался как обычно.
Утром Виктор привычно сделал зарядку под переписанные Ленинградским заводом на винил старые хиты Реда Николза и принял душ.
В меню вернулось мясо. Надо понимать, четверг был по графику диетологов.
Очередная группа специалистов приехала на первые три пары и уехала к обеду.
Майор Ковальчук выехал утром и к обеду не вернулся. Вроде как его вызвали.
В перерыв отобедать с Виктором напросился Савельевич – узнать, что в нашей реальности еще написали из песен про войну, и в частности десантников. Виктор напел анчаровскую «Баллады о парашютах»: «Автоматы выли, как суки в мороз, пистолеты били в упор, и мертвое солнце на стропах берез мешало вести разговор…»
– Жизненно… – заметил Савельевич. – Этот Анчаров – он где служил?
– В десантных он в сорок первом воевал. Потом на переводчика его обучили, в сорок пятом был переводчиком с китайского, когда с японцами воевали в Маньчжурии.
– Там же, значит, довелось… А он случайно архитектору Анчарову не родственник? Тут у нас некоторые дома в Брянске по проектам Анчарова строились. Тоже, кстати, вроде еще и песни пишет, и в Театре драматической песни выступал, это в Москве такой недавно открыли.
– Может, это он и есть?
– А может. Тут никогда не знаешь…
На улице перед воротами засигналил «старт» – видимо, приехала послеобеденная группа спецов.
– Ну что… Продолжим служить Советскому Союзу, стало быть…
Дверь распахнулась, в комнату, пригнувшись, влетел спиной вперед комендант, держа обеими руками тяжелый, незнакомый Виктору пистолет с дульным компенсатором, бесшумно прикрыл дверь, задвинув защелку, и стал за стеной.
– На пол! – зашипел ему в ухо Савельевич и пригнул вниз мощной рукой.
Виктор нырнул на ковер. Снизу он уже увидел, что Савельевич стоит на корточках с автоматом наготове.
– Их двое, – продолжал шептать комендант. – Один только смотрит на ребят, и они падают, один за одним. Ни выстрелить, ничего. Наверное, всех уже.
– Автомат где?
– В кабинете… Связи нет – рацию глушат, телефон обрезан. Я сразу сюда.
– Твою… – Савельевич левой рукой откинул край ковра, под которым оказался квадрат люка с крышкой заподлицо; он приподнял и сдвинул на ковер крышку, стараясь не шуметь.