От дыма и от ненависти. Зажгли лампу.

— Деньги на бочку.

— Ставлю тысячу песо!

В дымном угаре, заполнившем комнату, среди множества судорожно напряженных лиц молодое лицо Сельсо с чистым высоким лбом, обрамленным темными вьющимися волосами, казалось особенно бледным и серьезным. Высоченный худой рудокоп с обвислыми усами, стоявший подле стола, медленно произнес:

— Вот моя ставка, — и положил бумажный сверток.

— Идет, — сказал Рамос, даже не взглянув на деньги.

— Играем на все? — мрачно спросил гигант.

— На все.

Юноша бросил кости. Выпали две шестерки, и он сгреб банкноты и сверток.

— Думаете запугать нас своими фунтиками. Ну, это мы еще посмотрим. Всем по бокалу шампанского.

— Пять по сто.

— Пять по двести.

— Четыре по пятьсот.

— Тысяча и еще тысяча.

Сухопарый рудокоп мрачно сказал:

— Сельсо, у меня на складе есть пятнадцать кинталов олова. Выиграешь — можешь забрать их хоть завтра. Играю на них.

— На все сразу?

— Нет, по частям. Ставлю два кинтала.

Сельсо выпил бокал шампанского, обвел глазами стол и сказал:

— Идет, два кинтала.

С улицы доносились пьяные голоса и песни.

Люди, поглощенные игрой, едва слышали их, склонившись над столом в каком-то странном унылом оцепенении.

Сельсо выиграл все пятнадцать кинталов.

— Пошли, — шепнул ему на ухо Лобатон, — мы тут с четырех часов.

— Еще немножко: мне чертовски везет.

— А как же с Мартой?

Сельсо взглянул на часы: было уже одиннадцать вечера.

Последний день карнавала. Рамос вышел вместе с турком и Лобатоном. Его карманы были туго набиты банкнотами и монетами. Казалось, что по залу пронесся ураган, разметав ленты серпантина и насмерть поразив оставшихся там людей.

— Я чувствую, что немного перебрал.

— Все мы, братец, перебрали, — сказал турок. — Закатимся к Шалой.

— Но у нее, наверное, дон Лоренсо…

— Нет. Думаю, он выпивает в заведении Вымогалы.

— Не важно, пошли к Марте, — предложил Рамос. А что касается Эстрады, то и Шалая и Вымогала наверняка у него. Сначала они напиваются, а потом он спит с той и с другой по очереди.

Из переулков еще доносилась музыка. На дальних горах в деревенских чичериях боязливо помигивали красные глаза-огоньки, там продолжалась пьянка. В доме Марты праздник был в самом разгаре. Двери оказались закрытыми. Когда выяснилось, что пришел Рамос со своими друзьями, их впустили, и они присоединились к компании подрядчиков, перекупщиков и служащих городской администрации.

Марта разгорячилась, раскраснелась — по всему было видно, что она пьяна. Среди гостей оказалось двое знакомых Рамоса. Это были служащие компании «Прогресс». Друзья обнялись.

— Марта! Куколка! Я за всех плачу! — крикнул Сельсо.

Слепой тапер играл на рояле. Сельсо подхватил чилийку и закружился с нею в танце.

— Все это время я только и делал, что огребал деньги. Много денег. Пощупай карманы. Ну и олово у меня тоже имеется. Заберу тебя в Чили.

Марта была как во сне и, прижимаясь к нему, сказала:

— Да, да, в Чили… Мне осточертели и рудники, и рудокопы, и гринго. Вот кончится карнавал…

— Давай куэку! — вопили чилийцы.

— Да здравствует карнавал! Гип-гип-ура!

От топота ног дрожали бокдлы с шампанским. Банкноты, сыпавшиеся слепому музыканту, очень бодрили его, и инструмент бренчал в полную силу. Марта танцевала, стоя против Рамоса, который обвил ее шею платком и, держась за его кончики, то притягивал партнершу, то отпускал от себя. Им бешено аплодировали.

Вдруг совсем близко стали рваться ракеты. Входная дверь задрожала. Снаружи послышались крики:

— Да здравствует карнавал! Магта! Магта!

Кто-то сильно барабанил в дверь, ведущую в патио. В доме притихли.

— Не открывайте… это пьяный гринго.

— Но он разнесет дверь.

Марта нахмурилась, остановилась посреди комнаты и потом приказала служанке:

— Открой!

В дверном проеме показался Харашич, грузный, красный, в огромной широкополой шляпе, в расстегнутой рубахе и высоких сапогах. Позади него темнела фигура его приятеля. Харашич переступил порог, запалил петарду и направил ее прямо в середину зала.

— Это не динамит — не бойтесь. Что притихли, как на похоронах? Это мой друг. Входи, друг, входи.

За Харашичем в залу ввалился пьяный, мрачного вида метис. Югослав обратился к Марте:

— Ты не откажешься принять моего друга. Я гринго, и на меня можно наплевать. Но это мой друг, и у него пересохла глотка, хотя он и набирался с самой Льяльягуа. Потеха. Принимайте гостя. Где он может присесть? Он грубоват, но вы его извините. Ведь я тоже грубиян. Когда же выпить, как не теперь. Правильно я говорю, ребята?

— Да, да, — поддакнул один из рудокопов.

— Нужно говорить «да, сеньор». Когда я спрашиваю, я люблю, чтобы мне отвечали «да, сеньор». Ха-ха-ха! Правда, Магта? Подавай шампанского.

— Да, гринго, но зачем было ломать дверь?

Она сняла с шеи серпантин, швырнула на пол и потом принесла бокалы с шампанским.

— В Льяльягуа я дал под зад официанту. Тот огрызнулся, не помню, что он мне сказал. Тогда я его — раз за ухо. Легонько так дернул. Со страха он стал бегать между столиков. Потеха. Давай еще шампанского. Смотрите-ка, этот юнец Рамос забрал себе гитару, а играть не играет. Так пусть отдаст. Серьезно говорю. Все равно не играет. Магта, как ты думаешь, есть у меня деньги или нету. Обобрали меня сегодня… то есть вчера. Ха-ха-ха. Но кое-что осталось.

Он вытащил несколько золотых монет, подбросил их; они покатились и затерялись. в ворохе серпантина.

— Послушай, гринго, — сказала Марта. — Не очень-то зарывайся.

— Правильно, — сказал метис, — сеньор не должен так делать.

— Что я не должен так делать, сукин ты сын? Это мои деньги или не мои? Может быть, это ваши деньги? А, здесь и сеньор чилиец! Опрокиньте бокальчик. Это не повредит.

Марта слегка потянула гринго за полы пиджака, но тот отстранил ее своей лапищей, взял бокал, осушил его и разбил об пол.

— Музыку давай! Давай музыку!

Рояль снова забренчал.

— Пошли танцевать. Я танцевать хочу, чегт побери. Мне все нипочем. Мой приятель — хромой, он не умеет танцевать, он вообще ничего не умеет. Я вижу, здесь все хромые. Скажи, они хромые?

В зале осталось только пять человек. Все они были пьяны, робели перед гигантом и вымучивали из себя улыбки, слушая его болтовню. Немного потанцевав, гигант сел и пытался было усадить к себе на колени Марту, но женщина оттолкнула его и ловко увернулась.

— Отвяжись от меня, ты пьян.

Сидевший в углу Сельсо буквально впился в Харашича глазами. Тот снял пиджак и швырнул его на пол. Марта подошла к Лобатону и, сделав вид, что хочет дать ему выпить, шепнула:

— Уведи отсюда Рамоса. Гринго совсем пьян.

В этот самый момент