20 октября 1936 года Канделаки писал Сталину:

«Дорогой Иосиф Виссарионович

Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.

О Геринге

…По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюрнберге (имеется в виду нюрнбергский съезд НСДАП. — И.Д.) и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен».

Далее Канделаки, дабы подкрепить свои позиции, упоминает о том, что делами, связанными с советско-германской торговлей «как в Министерстве хозяйства, так и в Министерстве обороны будет заниматься брат Геринга — Герберт Геринг (связь Канделаки. — И.Д.).

Он также сообщает, что положение Шахта сильно пошатнулось, так как «в кругах германских фашистов очень недовольны его «критикантством».

В конце декабря 1936 года Канделаки встретился с Шахтом. Из отчета Шахта Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство… воздержится от любой политической пропаганды вне России (имеется в виду антифашистская пропаганда Коминтерна. — И.Д.). Фактически это был ультиматум Сталину, которого он не мог принять.

После встречи с Шахтом Канделаки получил «проект устного ответа», составленный Литвиновым и завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Орджоникидзе, Ворошиловым. Он был составлен в миролюбивых выражениях и кончался заверением, что «…советское правительство не отказывается от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом». Это показывает, что Сталин шел на все, лишь бы сохранить мирное развитие событий.

Но в самом советском руководстве, по оценке Канделаки, не все были единодушны. 14 января Литвинов направил личное письмо послу Сурицу, из которого следует, что в первоначальном варианте, составленном им самим, говорилось: переговоры должны вестись на уровне Суриц — Нейрат. Сталин же внес поправку, подтверждающую, что переговоры Канделаки — Шахт могут быть продолжены. В этом же письме Литвинов писал: «Изменения сделаны, несмотря на то, что т. Ст. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и согласился со мною, что вести переговоры придется Вам».

Все же Канделаки 29 января 1937 года вновь встретился с Шахтом. Тот не преминул доложить о встрече Нейрату, сопроводив свои доклад рекомендацией ответить русским так: «Германия готова вести переговоры с Москвой после «ясно выраженной декларации…» об отмежевании СССР от коминтерновской пропаганды».

Нейрат ответил Шахту: «Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время они (переговоры) не приведут ни к каким результатам… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении деспотизма на военной основе (разрядка моя. — И.Д.). В этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией…».

Сталин, конечно, не был знаком с этим письмом. Иначе его непременно заинтересовали бы слова о «деспотизме на военной основе» Что это? Намек на заговор генералов? Или надежда на то, что Сталин откажется от услуг Коминтерна и союза с ним и твердо возьмет в свои руки власть в России, не пытаясь распространить ее на весь мир? Так или иначе, время для этого, по мнению обеих сторон, пришло два года спустя, в 1939 году.

И на этот раз попытка Канделаки закончилась ничем, о чем он личным письмом доложил Сталину. Он, в частности, писал: «До 16 марта мы никакою сообщения от Шахта не получали. 16 марта меня пригласил к себе известный Вам Герберт Геринг, который заявил: «…главное заключается в том, что немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжать переговоры…».

Это уже было прямым вызовом Сталину. Ни о каких дальнейших контактах речи быть больше не могло. Миссия Канделаки провалилась. Через две недели он был отозван в Москву и назначен заместителем наркома внешней торговли СССР. Но это было лишь отвлекающим ходом. Вскоре он был арестован и расстрелян.

Стремясь развеять слухи о советски-германских переговорах, утечку которых специально допустил Гитлер, 17 апреля 1937 года Литвинов выступил с официальным опровержением. «Мы не вели и не ведем… никаких переговоров с немцами».

Говоря о судьбе Канделаки, хочется напомнить древнюю английскую мудрость: «Когда монарх доверяет подданному государственную тайну, тот не должен удивляться, услышав по себе колокольный звон».

* * *

Вскоре после отъезда Канделаки из Берлина гуда прибыл советник полпредства Георгий Александрович Астахов. С весны 1939 года он стал временным поверенным в делах СССР. Прошло чуть больше двух лет после резкого ответа немцев на миролюбивые зондажи Сталина, как Гитлер, видимо, решив, что в Москве наступила эпоха «деспотизма на военной основе», вернулся к идее переговоров с Россией.

Знающий немецкий язык, общительный и интеллигентный Астахов стал человеком, через которого немцы могли направить русским необходимые сигналы. Случилось так, что его невольными «информаторами» стали важные мидовские чиновники: статс-секретарь Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточноевропейской референтурой Карл Шнурре. Немцы игнорировали полпреда Мерекалова, у которого Астахов вначале был простым переводчиком.

Шифровки с кратким изложением своих бесед с этими лицами, а иногда и с самим Риббентропом, Астахов слал Молотову. Одновременно Астахов направлял лично Сталину через дипкурьера полный текст бесед.

Из сообщений Астахова, которые он представлял, видна эволюция в высказываниях немецких представителей. Если в начале 1939 года они лишь намеками касались возможности улучшения советско-германских отношений, то уже 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о советско-германском компромиссе. В ту же ночь Сталин читал шифровку об этой беседе, а на другой день ее текст с резолюцией Сталина: «Вне очереди» был разослан Ворошилову, Молотову, Микояну, другим членам Политбюро.

С каждой новой встречей с немцами характер их высказываний становится все более «дружественным». Астахов регулярно информировал о них Сталина и Молотова, но вот что удивительно: Москва никак не реагировала. Сталин, видимо, обдумывал складывающуюся ситуацию. К тому же не надо забывать, что уже наступило лето 1939 года и время переговоров с английской и французской делегациями. Сталин выжидал.

Наконец 29 июля 1939 года Астахов получил указание выяснить подробности германских предложений. Ему сообщили, что на основании его доклада Молотов будет вести переговоры с послом Шуленбургом в Москве.

2 августа состоялась беседа Астахова с Вайцзеккером и Риббентропом, о которой Астахов немедленно информировал Сталина. Она явилась решающим этапом в развитии событий 1939 года.