– Вряд ли, моя дорогая. Джоан Пирсон и Хибберт попробовали, и в результате начальник госпиталя вытащил их из постелей и отправил вниз, не дав даже времени одеться. Теперь все знают, что Хибберт ложится спать в трусах и в майке.

– Нам стесняться нечего. Ну, вытащит начальство меня из постели в пижаме – мне-то что! Надеюсь, Вуди успела выпить чаю.

– Попей здесь, Эстер, потом пойдешь.

– Нет, мне пора домой, а то она будет волноваться, не случилось ли со мной чего. Спокойной ночи. Храни тебя Господь.

– Сладких снов, – ответила Фредерика. – Ты выглядишь усталой, дорогая.

5

В половине одиннадцатого Эстер ушла, и Фредерика, выпив чашечку чаю, принялась за мелкие дела. На ее стол упала чья-то тень.

– Привет, Фредди.

– О, привет, Барни, рада тебя видеть. Хочешь чаю? Свежий, только что заварила.

– Спасибо, с удовольствием, – сказал он устало. – Жуткий был день. Перкинс неделю в отпуске, а больше у нас анестезиологов нет, и я постоянно был в операционной. Много тяжелых ранений – уже двое умерли. Знаешь, что тебе скоро должны привезти еще одного больного? Сложный перелом большой и малой берцовых костей. Ему промыли рану и поставили вытяжку. Решил сбегать, проведать тебя, пока передышка. – Барнс аккуратно поставил чашку на стол, обошел вокруг стола и обнял Фредерику. – Я только и живу что ожиданием нашей встречи.

Она коротко поцеловала его и мягко отстранилась.

– Вам нужно сосредоточиться на работе, капитан Барнс, а не мечтать о девушке!

Если его и задели ее слова, то он не подал виду. Какое-то время он продолжал размешивать чай в чашке, а потом вдруг спросил:

– Фредерика, ты ведь никогда меня не бросишь?

– Конечно, нет, милый, – ответила она как-то слишком быстро и легкомысленно.

Он продолжил задумчиво мешать в чашке ложечкой и, обращаясь скорее к себе самому, медленно произнес:

– Это было бы слишком жестоко. Жестокость и ложь – никогда этого не выносил и никогда не смирюсь…

– Порой жизнь ставит человека перед выбором. Я хочу сказать, что если ты не хочешь быть жестоким, то приходится лгать.

Барнс страшно побледнел и поднялся, глядя в ее большие серые глаза.

– Ну что ж, Фредди… Я предпочту жестокость обману. Уж лучше пусть мне будет больно, но я должен знать правду.

Что-то дрогнуло в ее лице. Она подошла и прижалась к нему, одновременно утешая и ища утешения.

– Ох, Барни… Прости меня, милый. Не надо так переживать. Ты разбиваешь мое сердце. Я никогда тебя не брошу, Барни, и не обману, даю тебе слово.

Он печально посмотрел на ее милое личико и заглянул глубоко в глаза.

– Ах, Фредди, любимая, не пугай меня. От одной мысли, что я могу тебя потерять, подкашиваются колени. Ты ведь любишь меня? Обещай, что всегда будешь моей, прошу…

Она закрыла глаза, прижавшись лбом к его плечу.

– Да, милый, обещаю, всегда, до конца моих дней.

Из палаты донесся стон больного.

– Сейчас иду… Послушай, Барни, тебе пора, милый. Скоро привезут перелом бедра, а мне надо до тех пор покончить со всеми делами. (Да, да, уже иду!) Спокойной ночи, моя радость.

Аппендицит проснулся и жаловался на боль. Фредерика ввела ему остаток морфия. Больной с переломом на угловой койке тихо стонал во сне: она посветила ему в лицо фонариком и хотела уже вернуться к работе, как тут на пороге возник Джарвис Иден.

– Добрый вечер, красавица. Как твои дела?

– Привет, Джарвис.

– Знаешь, Фредерика, когда лампа подсвечивает твои волосы, ты становишься похожа на прекрасную орхидею. Как тебе удается выглядеть так ярко в простом сером платье? – Перехватив ее взгляд, он торопливо добавил: – Это я в книге прочитал!

– И с тех самых пор выискивал женщину в сером платье, чтобы опробовать, какое впечатление это произведет? – смеясь, ответила Фредди, но сердце в груди сделало маленький кувырок.

«Ну почему я не могу просто спросить, где старшая сестра, и уйти? Нет, обязательно надо отпускать шуточки, которые они воспринимают слишком серьезно!» – подумал Иден, злясь на себя. Он поторопился спросить, где старшая сестра.

– В какой-то другой палате. Тебе она нужна?

– Нисколечко, – ответил Иден.

Фредерика снова улыбнулась:

– Порой, Джарвис, ты смотришь на меня, как на сестру Бейтс!

– А что, я смотрю на сестру Бейтс как-то по-особому?

– Ну, разумеется! Сердито и отрешенно, вот так…

Она придала своему милому лицу выражение чрезвычайной свирепости, нахмурив тонкие брови и сжав пухлые алые губки, чтобы не расхохотаться.

– Ну, как я выгляжу? Смешно? Похоже на то, как ты смотришь на сестру Бейтс?

– Ах, Фредди, – ответил Иден. – Ты выглядишь совсем не смешно. Ты выглядишь обворожительно…

Между ними словно проскочил мощный разряд, подобный удару молнии: она оказалась в его объятиях, подставляя лицо и губы поцелуям, которые он не мог сдержать.

– Фредди… Боже мой! Фредди…

В следующее мгновение он сбросил с плеч ее руки.

– Прости меня, пожалуйста. Я забылся. – Иден застыл, прижав ладонь ко лбу. – Чувствую себя последней скотиной. Прости, и забудем об этом.

Он старался не упоминать, что из них двоих «забылась» главным образом Фредерика.

– Тебе не за что просить прощения, Джарвис. А насчет «забудем»…

Он притворился, что не заметил ее серьезности.

– Просто давай сделаем вид, будто ничего не было, Фредди. Мне ужасно стыдно. Стыдно перед Барни, – пояснил Иден и добавил с вялой улыбкой: – Больше никогда не строй таких смешных рожиц!

Она поднялась, глядя в его лицо, и выскользнула из палаты. В закутке появилась сестра Бейтс. Вне себя от ярости и гнева она презрительно произнесла:

– Ах вот вы где, майор Иден! Не сомневалась, что найду вас здесь.

– У меня обход, – ответил Иден, уже полчаса как покончивший со всеми делами.

– А во время обходов вы целуете всех медсестер или только некоторых?

– Только старших, – сдержанно ответил он.

Джарвис не хотел так говорить, не хотел напоминать о прошлом, когда Бейтс «случайно» оказывалась в каждой палате, куда он заходил. Он лишь хотел отшутиться, хотел защитить Фредерику от ревнивого любопытства старшей сестры.

– Прошу прощения, милочка, я не собирался подпускать шпильки, – примирительным тоном произнес Иден. – Не надо думать, что мы с Фредди предавались тут любви, и, если честно, кому какое дело?

Она холодно посмотрела на него:

– Джарвис, тебе не стыдно?