– Тебе пора вязать жилетки для своих собственных детей, Вуди, – сказал Иден.

– Кому? Мне? В моем-то возрасте! – засмеялась Вудс.

– Да, пора тебе оставить больницу, выйти замуж и обзавестись собственным домом. Думаю, у тебя будут очень милые дети, с блестящими черными глазами и кудряшками как у маленьких негритят. На мой взгляд, ты станешь прекрасной мамой и замечательной женой.

– Ты серьезно, Джарвис? – спросила Вудс, спрятав руки в карманы жакета, чтобы не было видно, как они дрожат.

– Совершенно серьезно, – ответил он.

Яблоки висели на ветках еще зеленые, в воздухе стоял аромат угасающего летнего дня. Они молча шли по проселочной дороге, а на полях сидели кролики и следили за ними, потирая носы пушистыми лапами. Последние лучи заходящего солнца поблескивали на побелевших стволах деревьев, словно продлевая волшебство кентских сумерек.

– Ты серьезно? – спросила Вудс еще раз, и ее лицо было снова молодо и светилось радостью и надеждой.

– Да, серьезно, – сказал Иден. – Ты такая… «Прекрасная» – избитое слово. Я всегда считал тебя хорошим человеком, Вуди, добрым и веселым. В жизни всякое случается, но ты никогда не подавала виду, что огорчена, обижена или напугана. Ты поднимаешь голову выше и смеешься, чтобы никто не догадался, как тяжело у тебя на душе. – Он нагнулся, поднял маленький камушек и кинул в сторону кролика; тот развернулся к ним белым пушистым хвостом и лениво поскакал с дороги. Джарвис взял Вудс под руку и добавил, улыбаясь: – Думаю, тот, за кого ты выйдешь замуж, будет очень счастлив.

Румянец сошел с ее щек, но она не сбилась с шага, и если в глазах Вудс стояли слезы, то этого никто не видел. «Я всегда считал тебя прекрасным человеком, добрым и веселым». Она подняла голову и сказала что-то смешное.

Болтая и смеясь, они шли вверх по склону холма, и если призрак старика, держащего в руке письмо, подписанное его будущим убийцей, и плелся где-то впереди, они его не заметили.