В кандидатах не было недостатка. Богатый и честолюбивый Джон Хэнкок надеялся использовать свое председательство в Конгрессе как трамплин для достижения высшего командного поста, однако его кандидатура вовсе не устраивала южан. Северяне уже зарекомендовали себя напористыми упрямцами, не останавливающимися ни перед чем, и армия под командованием их земляка в один прекрасный день могла бы установить свою диктатуру и обратить оружие против Юга. Даже кое-кто из близкого окружения Хэнкока, например Джон и Сэмюэл Адамсы, считал, что ради политического единства главнокомандующим лучше выбрать кого-то из виргинцев — представителей самой густонаселенной колонии. Выбирать можно было из троих: Вашингтона, Гейтса и Ли. Вашингтон бы красив, высок, элегантен, умел промолчать, когда надо, прекрасно владел собой и считался богачом, то есть вряд ли продался бы врагам. Всё это были выдающиеся достоинства в глазах, например, маленького кругленького и болтливого Джона Адамса, однако некоторые делегаты-виргинцы относились к Вашингтону весьма прохладно, а Пендлтон был настроен резко против его кандидатуры. Чарлз Ли даже не сомневался, что выберут его — а кого же еще? Ведь он самый опытный в военных делах, а Вашингтону только караулы разводить. Но в отличие от своего соперника он не был коренным американцем, к тому же позволял себе неприглядные выходки, был неряшлив, резок на язык, а главное, надеялся с помощью военной службы поправить свое материальное положение. Горацио Гейтс был англичанин, а англичане не внушали доверия…

Четырнадцатого июня, после открытия заседания Конгресса, Джон Адамс встал со своего места, кратко (как ему казалось) изложил ситуацию в колониях, подчеркнув разброд и шатание в умах, упомянул о чаяниях и упованиях населения, о бедственном положении армии и опасности ее рассеивания (где в таком случае собрать другую?), о вероятности, что британцы воспользуются промедлением и выступят из Бостона, сея страх и разорение. Короче: надо придать законный статус вооруженным силам, стоящим в Кембридже, и назначить главнокомандующего. Адамс перевел дух и заявил, что может назвать лишь единственного кандидата на столь важный пост. Этот господин из Виргинии, он присутствует здесь и прекрасно всем знаком. Его опыт и талант военачальника, состояние, обеспечивающее ему независимость, выдающиеся способности и превосходный характер признаны всей Америкой; вне всякого сомнения, он воплощает собой надежды всех колоний и сможет стать символом их объединения.

В этот момент Вашингтон, скромно сидевший возле двери, вскочил и выскользнул в библиотеку. На губах председательствовавшего Хэнкока заиграла насмешливая улыбка: его конкурент бежал. Но тут Адамс назвал-таки имя своего кандидата: Вашингтон. Улыбка сползла с лица Хэнкока, оно выражало обиду и негодование.

Вопрос был вынесен на обсуждение. Сэмюэл Адамс поддержал кандидатуру Вашингтона. Пендлтон из Виргинии, Шерман из Коннектикута, Кашинг и еще несколько человек высказались против. Не то чтобы он им не нравился, но армия состоит целиком из уроженцев Новой Англии, у них уже есть свой командующий — генерал Уорд, достойный человек, которым они вполне довольны: сумел же он запереть британский контингент в Бостоне. Решение отложили до завтра.

Как обычно, обсуждение перенеслось за стены зала заседаний — в таверны. В ходе жарких споров удалось убедить противников Вашингтона не возражать против его кандидатуры. На следующий день Томас Джонсон из Мэриленда снова назвал его имя, и Вашингтон был избран единогласно.

Сам он узнал об этом уже после того, как заседание было закрыто. Коллеги вдруг стали обращаться к нему «генерал». Во время обеда, на котором присутствовали Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин, подняли тост за «главнокомандующего американской армией». Вашингтон встал и, сильно смущаясь, поблагодарил присутствующих за оказанную ему честь. Все разом поднялись и пили стоя. После этого воцарилась тишина: казалось, только сейчас они поняли, что́ произошло, какие события уготованы им теперь, когда они обнажили меч и вложили его в руки Вашингтона.

Вечер Вашингтон посвятил заседанию комитета, составлявшего устав новорожденной армии.

Шестнадцатого июня Джон Хэнкок официально объявил о том, что Джордж Вашингтон избран «генералом и главнокомандующим армией Объединенных Колоний», и спросил, согласен ли тот принять на себя эти обязанности. Вашингтон поднялся со своего места и сказал: «Господин председатель! Хотя я очень тронут великой честью, оказанной мне этим назначением, мне больно сознавать, что мои способности и военный опыт не могут сравниться с важностью и огромностью выраженного мне доверия. Однако если угодно Конгрессу, я возьму на себя эти важные обязанности и использую всю свою власть для служения славному делу. Надеюсь, вы примете мою сердечную благодарность за выдающееся выражение вашего одобрения. Но если случится некое несчастливое происшествие, неблагоприятное для моей репутации, прошу каждого джентльмена, присутствующего в этом зале, запомнить, что я ныне искреннейшим образом заявляю: я не считаю себя пригодным для возложенного на меня командования. Что же касается оплаты, хочу заверить Конгресс, что никакие денежные соображения не заставили бы меня взвалить на себя столь тяжкую ношу в ущерб домашнему уюту и счастью, а посему я не намерен извлекать из нее никакой выгоды. Я буду вести точный учет своим расходам, которые, я не сомневаюсь, будут мне возмещены, а большего не желаю»[21].

Речь новоиспеченного генерала приветствовали одобрительными аплодисментами, но сам он был как во сне. Он прекрасно понимал, какой страшный груз взвалил себе на плечи. А если он не справится? И как долго всё это продлится? А Марта — она ведь там совсем одна! Дом не достроен, хозяйство без присмотра придет в упадок. Это здесь его считают богачом, но он-то знает, что на самом деле денег в обрез! Хорошо, что он почти расплатился с Робертом Кэри, а то еще подумают, будто он поддержал «бунтовщиков», чтобы скрыться от долгов!

После заседания Патрик Генри подошел поздравить Вашингтона и был поражен, увидев его искаженное лицо и глаза, наполнившиеся слезами. «Запомните, мистер Генри, что я вам скажу: с того самого дня, когда я принял командование американской армией, я иду навстречу своей погибели и гибели своей репутации».

Тем временем запертые в Бостоне британские войска узнали о поспешно возводимых на Банкер-Хилле фортификациях и решили нанести упреждающий удар. В субботу 17 июня они дважды штурмовали укрепления на соседнем Бридс-Хилле. Колонисты яростно защищались, нанося врагу большой урон. Наконец третий штурм увенчался успехом: у защитников закончились патроны и снаряды, и их позиции были захвачены. Понеся большие потери (450 человек), колонисты организованно отступили в Кембридж. Но для англичан это была пиррова победа: 226 убитых, в том числе множество офицеров, около 800 раненых — почти треть наличного состава! Да и захват двух высот практически не изменил общей картины. «Успех куплен слишком дорогой ценой», — признал генерал Хоу.