В письме брату Джеку содержалась последняя новость: Вашингтон получал в свое распоряжение назначенных генерал-майорами Артемаса Уорда, Чарлза Ли, Филипа Джона Скайлера и Израэля Патнэма. Для Горацио Гейтса, бригадного генерала, придумали звание генерал-адъютанта.

Ли и Гейтса назначили по личной рекомендации Вашингтона, который в глубине души сознавал их превосходство над собой. Они тоже его сознавали, и в отношениях между главнокомандующим и его заместителями сохранялся холодок. Уорд также затаил обиду, считая себя несправедливо обойденным. Филип Скайлер из рода голландских аристократов-эмигрантов, ровесник Вашингтона, имел с ним много общего: рано, в восемь лет, потерял отца; участвовал во Франко-индейской войне, командуя ротой; стал крупным помещиком в Саратоге, активно приобретая земли и рабов; его льнопрядильная фабрика была самой крупной в Америке, а по реке Гудзон ходили несколько построенных им шхун. Законы, ограничивающие торговлю, больно ударили по его карману. Аристократ до мозга костей, он не терпел панибратства с низшими. Наконец, старый (ему сравнялось 57 лет) вояка и масон Израэль Патнэм, о котором уже при жизни складывали легенды, бросил свою ферму и таверну, чтобы послужить делу свободы, и прославился новыми подвигами. Узнав о сражении при Лексингтоне, он проскакал 160 километров за восемь часов, чтобы предложить свои услуги патриотам, а при Банкер-Хилле произнес фразу, ставшую знаменитой: «Не стреляйте, ребята, пока не увидите белки их глаз». Свой в доску, добродушный и малограмотный Патнэм был популярен среди солдат, прозвавших его «старина Пат».

Напоследок скрупулезный Вашингтон написал капитанам милиционных рот из Виргинии, избравших его своим командиром, извещая их о том, что не сможет исполнять возложенные ими на него обязанности и прося непременно поддерживать в ротах дисциплину. Капитаны, сожалея о расставании со своим «главой, другом и достойным гражданином», поздравили его с назначением и поручили милости «Того, благодаря кому короли правят, а государи вершат правосудие, желая, чтобы все Ваши замыслы и деяния направлялись Его милостивым Провидением к счастливому и длительному союзу между нами и Великобританией (курсив мой. — Е. Г.)».

Двадцатого июня Вашингтон устроил смотр войскам, стоявшим в Филадельфии: три батальона, артиллерийская рота, отряд легкой кавалерии, несколько рот легкой пехоты, рейнджеров и стрелков — в общей сложности около двух тысяч человек — промаршировали перед главнокомандующим, а затем продемонстрировали ружейные приемы, стрельбы и перестроения. Утром 23-го генерал Вашингтон со своим адъютантом майором Миффлином и секретарем Джозефом Ридом, генералы Ли и Скайлер отправились в Массачусетс. Когда Вашингтон собирался сесть в седло, Миффлин подбежал и подержал ему стремя; толпа провожающих бурно приветствовала этот поступок. Многие члены Конгресса, в каретах и со слугами, явились пожелать генералам счастливого пути. Отряд легкой кавалерии и все офицеры городского ополчения верхом провожали их несколько миль.

Путь в Бостон лежал через Нью-Йорк, где до сих пор преобладали лоялисты. Даже Провинциальный конгресс вовсе не горел революционным пылом и как раз обсуждал план примирения с Великобританией. Город оказался между двух огней: в один день стало известно, что Вашингтон со свитой направляется к войскам и что в порт прибывает королевский губернатор Уильям Трайон, вернувшийся из Англии. Как принять с должным уважением одновременно и генерала, и губернатора? Навстречу Вашингтону отправили офицера, чтобы согласовать с ним план действий. Вашингтон, не желая испытывать судьбу (в Нью-Йорке на рейде стояло несколько военных кораблей), передал через Скайлера, что в девять утра, в час прибытия Трайона, будет в Ньюарке, куда и просит прислать уполномоченных лиц, чтобы посоветоваться о том, где безопаснее переправиться через Гудзон. К облегчению местных властей, Вашингтон прибыл с большим опережением, и торжественную встречу удалось устроить обоим. Генерала, в шляпе с плюмажем и с алым шарфом через плечо, встречали военным оркестром, парадом восьми рот в мундирах ополчения и бесчисленной толпой гражданских от мала до велика, явившихся на него поглазеть. «После полудня Вашингтон, Ли и Скайлер, три из первых генералов мятежников, назначенные Конгрессом командовать их армией (первые два следующие в Бостон, а последний — в Олбани, для подготовки экспедиции в Канаду), прибыли из Филадельфии и были размещены в доме Леонарда Лиспенарда, эсквайра, примерно в двух милях от города, — писал в своем дневнике судья Томас Джонс. — По такому случаю роты добровольцев, созданные в явно бунтарских целях, члены Провинциального конгресса, священники из нонконформистов и все вожаки и сторонники раздора и мятежа… ждали на берегу, чтобы встретить их по прибытии со стороны Джерси и препроводить к Лиспенарду, где они обедали, под несмолкаемые крики и возгласы бунтарской и мятежной толпы, а ближе к вечеру сопроводить в город таким же шумным и нелепым образом». Губернатор Трайон сошел на берег уже вечером, часов в восемь, и, по словам Джонса, та же самая толпа громко его приветствовала и проводила до временной резиденции. «Что за фарс! Проклятые лицемеры!»

Находясь в доме Лиспенарда, Вашингтон получил срочную депешу из Бостона. Хотя запечатанное послание было адресовано Джону Хэнкоку, Джордж решил из осторожности вскрыть его: а вдруг там важные новости? Так и оказалось: в письме говорилось о сражении при Банкер-Хилле и потере укреплений на Бридс-Хилле. Британцы сожгли Чарлзтаун, оставив от него дымящиеся руины. В бою погиб Джозеф Уоррен, стоявший у истоков патриотического движения в Бостоне. 14 июня Провинциальный конгресс назначил его генерал-майором. Прибыв к месту формирования ополчения, Уоррен спросил, где будет самый жаркий бой. Израэль Патнэм указал на Бридс-Хилл. Несмотря на просьбы Патнэма и Уильяма Прескотта взять на себя командование, Уоррен вызвался сражаться рядовым, поскольку не имел военного опыта. «Эти ребята говорят, что мы не станем драться! — сказал он о британцах. — Клянусь небом, надеюсь умереть, стоя по колено в крови!» Он сражался, пока не кончились заряды, и не ушел во время третьего, последнего штурма британцев, чтобы дать время ополченцам отступить. Узнавший его лейтенант лорд Роудон поразил его выстрелом в голову из мушкета. С его тела сорвали одежду и искололи штыками до неузнаваемости, а затем бросили в канаву.

Вашингтон переслал письмо в Филадельфию, добавив от себя, что его армия сильно нуждается в порохе, который необходимо срочно прислать.

Британцы получили хороший урок («Еще немного таких побед — и их армии придет конец», — писал Вашингтон брату Сэму), однако для американцев это сражение стало упущенной возможностью. Если бы ополченцами командовали со знанием дела, англичане потерпели бы сокрушительное поражение, решил Вашингтон. Ему не терпелось выехать в Бостон, но Провинциальный конгресс Нью-Йорка пригласил его на специальное заседание. Велев своим помощникам быть готовыми отправиться в путь сразу по его окончании, Вашингтон подчинился правилам политического этикета и даже произнес небольшую речь, пообещав приложить все усилия для восстановления «мира и гармонии между метрополией и колониями». «Да, мы солдаты, — заявил он, — но мы еще и граждане». Эта фраза особенно понравилась.

В Нью-Йорке Вашингтон оставил Скайлера, поручив ему командовать всеми войсками, выделенными для обороны города, исполнять приказы Континентального конгресса и присматривать за губернатором Трайоном, известным своей враждебностью к патриотическому движению, чтобы пресекать все его опасные замыслы — при этом выказывая должное уважение к его особе. С другой стороны, Скайлеру надлежало принять меры против возможного нападения индейцев, которых могли натравить на колонистов британцы, и постараться наладить отношения с канадцами. Попросив присылать ему отчеты не реже раза в месяц и сообщать все важные сведения, Вашингтон приписал в конце: «Руководствуйтесь своим собственным здравым смыслом во всех делах, не обозначенных особо, поскольку я не хочу загонять вас в узкие рамки».