– Что вы хотите от меня услышать, Тед? Что ложь санкционирована Бобом Хэзлиттом? Откуда мне знать?

– Но, мистер президент, в сегодняшнем выступлении мистер Хэзлитт впервые денонсирует слухи и намеки, решительно отделяя себя от них и порицая их в самых резких выражениях.

– Очень рад это слышать, Тед. Поживем – увидим, чего стоят его слова.

– Что вы можете сказать о разрыве Шермана Тейлора с республиканским лагерем и его поддержке Хэзлитта?

Президент сверкнул улыбкой, показав отличные зубы.

– У нас свободная страна, Тед. У меня полно забот с предстоящим съездом. Я, право, не могу беспокоиться о том, что делают и чего не делают генерал Шерман и мистер Хэзлитт. Мы можем победить. Это зависит от нас, от команды демократов.

– Тогда поговорим о команде демократов. Многие наблюдатели полагают, что она сейчас не в форме. За последние несколько дней народ узнал о смерти – теперь местные власти Лонг-Айленда называют ее убийством – легендарного Дрю Саммерхэйза… А вчера и сегодня вышло на свет известие об убийстве за полконтинента отсюда Хэйза Тарлоу, много лет проводившего расследования для Демократической партии. «Команда» потеряла двух игроков, мистер президент, а еще один сюжет, появившийся сегодня в «Уорлд файненшл аутлук», связывает Дрю Саммерхэйза с финансистом и посредником Тони Саррабьяном – и я не могу не спросить вас, что свело Саммерхэйза с человеком из вражеского лагеря.

– Тед, я понятия не имею. Но Тони Саррабьян – факт вашингтонской жизни. Он знаком со всеми и все знакомы с ним, он устраивает большие приемы, а приемы, как вам известно, играют весьма важную роль в вашингтонских делах. Меня не интересует, чем занимались Дрю с Саррабьяном. А то, что пишет о Дрю Баллард Найлс в сегодняшнем «Аутлук», считаю необдуманным и непростительным. Больше, – пожал плечами президент, – мне нечего сказать по этому поводу.

– Я должен затронуть вопрос и о Хэйзе Тарлоу, убитом в Айове накануне гибели Дрю Саммерхэйза. Вы знали Хэйза Тарлоу, мистер президент?

– Кажется, припоминаю, что после выборов три с половиной года назад мне представляли мистера Тарлоу. В числе многих других, как вы понимаете. Тарлоу был среди тех, кто оказал помощь НДК, – это просто смутное воспоминание, никаких подробностей. Такие вещи нет смысла запоминать.

Еще пара вопросов не выявила новых деталей относительно Хэйза Тарлоу, после чего сделали рекламную паузу. Мак проглотил последний кусок чизбургера и обернулся к Дрискиллу.

– Бен, тут колесики крутятся внутри колесиков, и лично я начинаю в них путаться. Боже мой, я чувствую себя так, будто меня выставили за дверь… И, честно говоря, все сотрудники чувствуют себя так же хреново.

Коппел и президент вернулись в эфир, и Коппел, закрывая тему, спросил:

– Так вы намерены победить? Станете ли вы кандидатом общего съезда Демократической партии? В этом суть всего, не так ли, мистер президент?

– Я хотел бы кое-что сказать, Тед, ответить на некоторые вопросы, которые слышу и читаю в последнее время. Люди, по-видимому, задумываются, не сожалею ли я о сказанном в докладе перед Конгрессом шесть месяцев назад – в свете атак, которые обрушиваются на меня с тех пор. Я хотел бы заверить всех сомневающихся, что сказанное мной тогда сказать было необходимо. И сказанное мной остается правдой. Та речь – единственная страница моего пребывания в Белом доме, которая останется в истории. Яснее выразиться я не могу. Тайное правительство должно осознать, что дни, когда они по-своему управляли этой великой страной, сочтены. И в результате наша жизнь станет во всех отношениях счастливее, свободнее и лучше. Народ не может реализовать свои огромные возможности, если в его сердце завелась гниль… а мы приступили к удалению опухоли и к исцелению Америки. Я гарантирую это. – Президент перевел дыхание, и Коппел хотел что-то сказать, когда отточенное чувство времени подсказало ему, что пора заканчивать.

– Благодарю вас, мистер президент.

– Всегда рад встретиться с вами, Тед.

Мак проглотил пиво и озвучил мантру дня:

– Чарли пытается забить девятый с подачи шестого. Провались эта речь…

Эллен Торн мрачно сидела на дальнем конце дивана в отеле, перебирая принтерные распечатки. Новые опросы. Единственное, на что я теперь гожусь – читалось на ее лице, – собирать данные. Все стратегические разработки у нее отобрали, она больше не дает советов, основанных на данных. Ей не позволяют делать новые ходы, влиять на исход игры. Судя по ее виду, она поверила в свои данные, говорящие, что Боб Хэзлитт, любимец народа, сумеет лучше вести партию к будущему. Судя по ее виду, она считала, что с Чарльзом Боннером покончено.

Боб Макдермотт, затягиваясь сигаретой, пялился на телеэкран, прищурившись, слушал программу Си-эн-эн, уже разбиравшую интервью президента. К его удивлению, Эллен заступилась за Боннера.

– Он разыгрывает свои карты наилучшим образом. Превращает ту речь в заслугу, гордится ею – он пытался спасти страну! Как знать… Приходится принимать то, что есть. Это трудный патриотизм. Хэзлитт выбросил на рынок легкий патриотизм.

Сила Эллен состояла в ее умении видеть правду. Ларкспур вздохнул.

– Я просмотрел твои цифры и обобщающие прогнозы – мы много потеряли. Причина не в том, что делает Хэзлитт, а в нас самих. Сколько еще бед обрушится на наш отважный отряд? Я чувствую себя совершенно беспомощным. – Это признание дорого ему стоило. Он был гордым, но сейчас казался человеком, не знающим, что делать. Президент с первой леди ужинали с президентом Гарварда и его женой в официальной резиденции, после чего предстоял митинг на стадионе. Им, размышлял Дрискилл, приходится не так тяжело, как их сотрудникам в номере отеля. Может, Чарли с Линдой сейчас предъявляют верительные грамоты, напрашиваясь на непыльную работенку в университете после окончательного подведения итогов. Чарли как никто умеет поворачиваться спиной к неприятной действительности. Уходит в отказ, как сказала бы Эллен.

– Бен, вот ты и в Бостоне – должен сказать, ты быстро обернулся. Как я понял, ты собираешься докладывать президенту, и невольно гадаю – о чем?

– Ты чертовски много знаешь. Из каких источников?

– У меня много источников. Ты уже докладывал президенту?

– Спроси у своих информаторов.

– Я спрашиваю тебя, Бен, и пожалуйста, не изображай враждебность и не уходи в оборону – это утомительно. Я простудился. У меня горло начинает болеть. Ничего нет хуже летней простуды.

Подали ужин, но все остались к нему равнодушны, кроме Ландесмана, выказавшего отменный аппетит. Официант накрывал на стол по-буфетному и суетился, пока Дрискилл не начал всерьез подумывать, не вышвырнуть ли его в окно. Ларкспур показал программу, Эллен взглянула на часы и объявила, что сейчас начнется передача Ласалла. Мак застонал, но покорно включил выключенный им же телевизор. Стоило только взглянуть на крупное лицо Ласалла, хмурившего брови в наигранной преувеличенной озабоченности, чтобы понять, что дела плохи. Он выступал в прямом эфире, и Эллен шикнула, требуя тишины.