В 1919-ом году ушел из жизни Жак Ваше, смерть наступила от передозировки опиума. В 1929-ом застрелился Жак Риго, в 1933-ом Раймон Руссель покончил с собой при загадочных обстоятельствах; два года спустя Рене Кревель отравился газом, оставив записку: «Мне все опротивело». А потом, в 1937-ом, долгий и страстный роман Неда Шиллингса с Чудесным завершился кровавым acte gratuit*. И если как следует поразмыслить о событиях, предшествовавших его самоубийству, и особенно – о нашем с ним разговоре в «Геркулесовых столпах», получается, что Нед, вероятно, и вправду не верил в самоубийство как в способ свести счеты с жизнью, и представлял себе вечность непрестанно длящейся оргией в компании тридцати голых мужчин и женщин, совокупляющихся в темной комнате, из которой нет выхода. Кто знает?

Разумеется, у меня, пациента Милтонской психбольницы, была своя точка зрения на историю сюрреализма, отличная от точки зрения Неда, как она видится мне. Может быть, мой подход отдавал чрезмерным солипсизмом, но для меня сюрреализм начинался и заканчивался в дурдоме, поскольку изначально он зародился в психиатрическом отделении военного госпиталя в Сен-Дизье, где Андре Бретон работал санитаром во время Первой мировой войны. Именно там он проникся завораживающей красотой безумного бреда душевнобольных, после чего принялся изучать труды Пьера Жане об истерии и подготовил обширную базу для создания эстетики конвульсивной красоты и почти предрешенной безумной любви с сумасшедшей девушкой по имени Надя, которую Бретон встретил в 1927-ом году.

Но вернемся к последствиям оргии. Норманна обвинили в содержании публичного дома и присудили к двум годам тюремного заключения. Честного Чена, причем совершенно несправедливо, признали виновным в торговле наркотиками, и он получил десять лет. Нескольких проституток в судебном порядке выслали из Парижа. Хотя Феликс была среди тех, кто остался у тела Неда, она не присутствовала на суде. Как оказалось, ее отец был большим начальником в британских ВВС, и ее увезли в «родовое гнездо» где-то в Северной Ирландии. С тех пор я ее больше не видел.

* Беспричинный поступок (фр.)

Помимо Клайва и Дженни меня посетил Дональд Мелдрум. Сперва я его не узнал.

– Зачем вы сбрили усы?!

– Во-первых, я ничего не сбривал, это были фальшивые усы. – Он улыбнулся, словно извиняясь. – Меня не хотели пускать, но я назвался вашим кузеном. Так что вы меня не выдавайте. Я подумал, что должен представить отчет о проделанной работе, хотя отчитываться, собственно, не о чем. Родители Кэролайн не захотели со мной разговаривать, как и эта истеричка, Бренда. Но мне удалось поговорить с Джимом и Энид, с ее сослуживцами. Также я разговаривал с мистером Мейтлендом по телефону – представился служащим Министерства труда. Я расспросил всех соседей Бигли, но, похоже, родители Кэролайн живут замкнуто и не распространяются о своих семейных проблемах. Я нанял мальчишку следить за их домом, но безрезультатно. Я также проверил больницы и морги, и дал объявление в «Chronicle» с просьбой ко всем, кто обладает какой-либо информацией, обращаться ко мне. Никто не обратился. Существуют другие способы расследования, но при сложившихся обстоятельствах, я полагаю, что Дело об исчезнувшей машинистке можно считать закрытым.

Потом я узнал, что Мелдрум вернул мой аванс в десять гиней, оставив их на хранение в регистратуре.

У меня были еще и другие посетители. Хорхе однажды пришел вместе с Дженни. Он был очень нервный, и мне показалось, что он убежден, будто безумие заразно и передается воздушно-капельным путем. Он пришел попрощаться.

– Возвращаюсь к себе в Аргентину. В Англии уже не так весело.

Когда я это услышал, мне стало грустно. Хорхе был самым преданным поклонником моего творчества и всегда хорошо покупал мои картины. От Хорхе я узнал, что Антонена Арто, большого друга сюрреалистов и пионера Театра жестокости, также заперли в психбольнице буквально через пару недель после меня. По доходившим из Парижа слухам, его, как и меня, подвергали лечению электрошоком. Я написал ему р клинику в Руане, а потом – в Родезе, гю ответа так и не получил. Мои письма к Арто были впоследствии опубликованы в одной длинной статье в «Times Literary Supplement», так что я не буду пересказывать их содержание.

Самым странным визитом был визит Маккеллара. Он ввалился ко мне в палату, распространяя тяжелый дух сидра.

– Доброго утра, Каспар! – сказал он. – Вот, прими в дар бананы.

И он вручил мне связку бананов.

– Маккеллар! Как я рад тебя видеть. Как ты? Как остальные? Есть какие-то новости от Оливера?

– Информация о том, как я живу-поживаю, очень малоприятна, – сказал он. – Отхожу от оргии. Брайони сказала adios*. Что до книг, созданных мною, тот, кто мог бы их выпустить, говорит, что они страсть как плохи. Нашим друзьям настал полный kaput**, или они отбыли в даль, а наш добрый друг, он до сих пор там, в Испании, я думаю.

Выслушав эту тираду, я всерьез испугался за Маккеллара и подумал, что, может быть, его тоже определили в дурдом в качестве пациента, и теперь мы с ним соседи. Или же кто-то ему сказал, что с сумасшедшими следует разговаривать на языке сумасшедших и никак иначе?

– Спасибо за гостинец, – сказал я. – Но почему бананы? Маккеллар сосредоточенно наморщил лоб, подбирая слова для ответа.

– Я прихожу к продавцу фруктов и смотрю, что надо купить. Я собирался купить другой фрукт, такой… круглый и рыжий, из которого выжимать можно сок. Он яркий и сочный, окраски заката над жаркой саванной. Но сказать продавцу, каково имя фрукта, было с трудом исполнимо, и я, поэтому, купил бананы. Сказать «бананы» я мог.

– Замечательно. Большое спасибо, – сказал я. – Как я понимаю, «Слепой Пью глядит в прошлое» не пошел, и ты сейчас пишешь другую книгу?

* До свидания (исп.)

** Конец (нем.)

Он с воодушевлением закивал.

– Да, пишу. Назову новую книгу «Триумф Абсурда». Она про китайского мандарина, которому… можно, но наоборот, произносить одно слово… два слова, три слова… потому что он сразу даст дуба, когда эти слова будут сказаны вслух. Выпустив эту книгу про заколдованного мандарина, я стану богатым. Книгу купят, я знаю. Но, Каспар, расскажи, как твоя духовная хворь? И эта клиника, как она?

С тупым, сонным недоумением я слушал странные речи Маккеллара, удивляясь его странной лексике и корявому построению фраз. Мой мозг, одурманенный сильными успокоительными и потрясенный воздействием электрошока, работал с большим напряжением, и лишь минут через двадцать до меня начало доходить, что после своих неудач со «Слепым Пью» и «Дантистом с Дикого Запада» Маккеллар затеял новый проект – роман о Китайской Империи, в котором не будет ни единой буквы «е» – иными словами, он замахнулся на липограмматический роман. В качестве тренировки Маккеллар старался не произносить слова с буквой «е» и в обычной речи. Он принес мне бананы, потому что не смог попросить апельсины у торговца фруктами. К тому времени, когда я это понял, Маккеллар уже полностью выдохся, пытаясь строить беседу в подобной манере. Он ушел очень скоро, не пробыв у меня и получаса. Кстати, он так и не снял пальто, от которого также шел крепкий дух сидра.