Сжав в пальцах чашку, Жюстина закрыла глаза и принялась заново вспоминать и обдумывать каждую фразу в письме месье Миллиана.

— La Dame est prûte. Женщина готова, — прошептала она.

День выдался теплым. Жюстина сидела в тени арок Пале Рояль. В кафе «Фой» готовили восхитительный кофе, но Жюстина не стала пить. Она просто держала чашку в руках, мысленно перескакивая с одной фразы из письма на другую.

— Что это за женщина, и к чему она готова? — На этот вопрос не было ответа. По крайней мере Жюстине ничего не приходило в голову. — Но если она готова, то почему было решено подождать до августа?

— Потому что дурак еще не появился на сцене.

Хоукер.

Жюстина подскочила от неожиданности. Пролитый кофе расплылся по столу.

Хоукер стоял рядом и безразлично разглядывал кафе и посетителей. Он поставил свою трость к стене. Элегантно-черная, с серебряным набалдашником в виде черепа она казалось, с триумфом смотрела в сторону Жюстины.

Она не станет волноваться. Ведь она заранее знала, что Хоукер выследит ее и захочет поговорить. Просто проделал он это слишком быстро. В письме месье Миллиана упоминался Пале-Рояль, где тот стал невольным свидетелем разговора. Так что действия Жюстины оказались вполне предсказуемыми.

А она ненавидела быть предсказуемой.

— Уходи. Нас не должны видеть вместе.

Но Хоукер продолжал стоять.

— Мы никогда не делали того, чего не должны делать. — Презрительно осмотрев стул, Хоукер поднял его и поставил так, как считал нужным. После этого он сел, расправил полы сюртука и пригладил брючины. Пальцем поманил официанта.

Проходящие мимо люди наверняка видели в Жюстине и Хоукере старых друзей, встретившихся в кафе по чистой случайности.

— Полагаю, ты злишься на меня, — не глядя на молодого человека, произнесла Жюстина.

— А почему это я должен злиться? Я проснулся и увидел письмо, в котором ты написала, что устала от меня. Прекрасно. — Иногда за благородными манерами месье Эйдриана Хоукхерста проступали черты мальчишки из лондонских трущоб.

— Я не говорила, что устала от тебя, — возразила Жюстина.

— Да уж конечно!

— Я сказала, что мы больше не будем любовниками.

— Ты не говорила этого, а просто написала мне сухое и безликое письмо.

Жюстина видела Хоукера действительно разгневанным всего три раза. В гневе он становился непредсказуемым и опасным.

Но Жюстину не так-то просто было напугать.

— Это изящно написанное письмо. И мне потребовалось немало времени, чтобы подобрать нужные слова. Мы вели себя глупо, и пришла пора повзрослеть.

— О, да, конечно. Да восторжествует здравый смысл. Мы с тобой станем благоразумными. Черт бы побрал благоразумие!

— А вот грубить не нужно.

Молодые люди замолчали, так как к Хоукеру уже спешил официант.

Жюстина ждала. Хоукер мучительно долго заказывал кофе и графин воды. Он видел в меню пирожные. Свежие ли они? Уверен ли в этом официант? В таком случае он закажет одно. Хоукер некоторое время не мог решить, какое именно пирожное предпочесть — с яблоком или сливой, — и наконец остановил свой выбор на яблоке.

Официант отправился выполнять заказ. Жюстина некоторое время злилась на Хоукера, но делала это незаметно наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. Она пила кофе, а Хоукер не обращал на нее внимания. Наконец Жюстина промолвила:

— Я не устала от тебя.

— Хорошо. Тогда все правильно.

— Мы больше не молодые глупцы, чтобы потакать своим желаниям.

— А мне нравится потакать тебе, — раздался низкий голос Хоукера.

Старые воспоминания накрыли Жюстину, подобно океанской волне. Щедрые ночи. Темнота уединенных спален. Дни, проведенные вместе в полях и лугах, где они лежали наблюдая за плывущими по небу облаками, лаская друг друга и разговаривая.

Жюстина сцепила пальцы лежащих на коленях рук, захваченная водоворотом эмоций. В этот самый момент, в этом самом неподходящем месте она желала Хоукера неразумно и всепоглощающе. Жюстина помнила его тело в невероятно чувственных подробностях. И ничего не могла с собой поделать.

Она подняла глаза на Хоукера. Но прочитать выражение его лица с точеными, темными, точно злой рок, чертами не представлялось возможным.

Она так часто видела его в лохмотьях или рабочей робе, «по его нынешний респектабельный вид сбивал с толку. И, как всегда, Хоукер безупречно исполнял свою роль. В его наряде присутствовало несколько оттенков серого цвета. В неяркой ткани жилета едва заметно поблескивала серебряная нить. Эта блестящая нотка раздражала, флиртуя с вульгарностью.

Мир вокруг увидит то, что было нужно Хоукеру. — привлекательного молодого щеголя, вальяжно развалившегося на стуле. Только Жюстина видела скрытые под маской праздности напряженные мускулы. Только она знала, что в модном костюме Хоукера спрятано три, а может быть, и четыре ножа. Только ей было известно, что изящная трость с серебряным набалдашником на самом деле очень тяжела и при удобном случае будет использована в качестве оружия.

Никто, кроме нее, не видел, как зол этот привлекательный франт.

Вернувшийся официант поставил перед Хоукером кофе, яблочное пирожное, кувшин с водой и стакан и был отпущен бесстрастным кивком головы. Сегодня Хоукер играл роль богатого пресыщенного жизнью денди, и она давалась ему легко и естественно, словно высокомерие было у него в крови.

Молодой человек погрузил вилку в пирожное и съел небольшой кусочек. Одобрительно кивнул. Изящным движением промокнул салфеткой губы и положил ее на стол.

— Если мне не изменяет память, мы вместе вот уже пять лет.

— Совершенно верно. — Жюстина даже могла назвать день. Могла с точностью сказать, сколько раз они встречались после этого и где именно. Впрочем она подозревала, что и Хоукер помнил каждую секунду их мимолетных, с таким трудом выкроенных встреч.

Молодой человек положил в кофе сахар.

— Пять лет. И вот спустя эти пять лет я заснул в твоей постели и проснулся, чтобы узнать, что между нами все кончено. Вот так просто. Без предупреждения.

— Какой смысл оттягивать неизбежное?

— Ты практичная женщина.

— Я сделала то, что было необходимо. Быстро. Ясно. Пора положить конец череде ошибок. Но это не значит, что между нами не осталось теплых чувств. Это не значит, что мы не можем встречаться и общаться, как здравомыслящие люди. Изменилось лишь одно. — Жюстина набрала в грудь побольше воздуха. — Отныне мы больше не любовники.

— И ты не нашла в себе сил сказать мне об этом в лицо?

— Не было причины. — Жюстина развернула чашку с кофе так, что ручка смотрела в одну сторону, а ложечка на блюдце в прямо противоположную. — И нечего тут обсуждать.