и обмер: на меня вытаращенными глазами смотрела голова дегенерата, явно переболевшего оспой, потому что волосы на ней росли клочками, чередующимися с позорными белесыми проплешинами.

Мы с большим трудом уговорили Колю не сбежать от ожидавшего его изувера. Возвращались домой, нахлобучив поглубже шапки, ставшие вдруг непомерно большими. С порога я снял шапку и, насладившись произведенным впечатлением, произнес заранее приготовленную фазу:

— Во всяком случае, я всегда могу пойти в парикмахерскую и постричься наголо.

С ножницами в руке мама потащила меня в ванную, но за один раз исправить все огрехи не удалось.

Еще с неделю с возгласом:

— Ой, не могу! — она отхватывала у меня какой-нибудь лишний клочок волос.

Зато в школе мы купались в волнах успеха.

Ведь по нашим головам издалека было видно, что идут взрослые люди.

Заметно осмелев, я решился на еще одну авантюру.

Мне с осени нравилась девочка, которая была намного младше меня и училась в параллельном с сестренкой классе.

Я увидел ее на школьной линейке, высокую, в белом матросском костюмчике с удивительно синими глазами за мохнатыми ресницами и понял, что пропал.

Но как мне было с ней познакомиться, мне, почти уже взрослому человеку?

Подойти к ней и сказать:

— Здравствуй, Танечка, ты мне нравишься!

Нет, это было исключено.

Мне помог случай.

Я долго не вступал в комсомол.

То отсутствовал на олимпиадах, то просто отлынивал.

Когда, по настоянию моего друга Коли Семина, который был секретарем комитета школы, меня, наконец, приняли, то в качестве первого поручения предложили взять шефство над одним из младших классов.

Ко всеобщему удивлению, я согласился и выбрал, разумеется, класс, в котором училась Корнилова Таня.

Из поступков в рамках моего шефства я помню два.

К празднику 8 марта, подбирая для девочек подшефного класса подарочные книги, я выбрал для Тани томик поэта Ильи Сельвинского с удивительно проникновенными стихотворениями, посвященными женщине.

Я запомнил только одно двустишие, продолжение которого я с трудом нашел в интернете:

«Где-то на пределе красоты женщина становится цветком или птицей …».

Я не удержался и вложил в книгу листочки с моими комментариями к наиболее понравившимся мне стихотворениям.

А еще я собрал подшефный класс в воскресенье, накануне 8 марта и повел ребят в ближайшую рощу на плавнях за подснежниками.

Случайно или нет, но мы с Таней остались наедине, и я мог свободно с ней разговаривать. Но, странное дело, я, который к тому времени, как мне казалось, мог свободно рассуждать на любые темы, не мог перед этой девочкой и двух слов связать. Как будто у меня язык прилип к гортани. Словом, проявил себя с самой наихудшей стороны. Проводив девочку до самого дома, и, не увидев в ее глазах и тени симпатии, я готов был впасть в отчаяние.

Меня выручила олимпиада, вернее две областные олимпиады: по физике и математике, которые продолжались довольно долго.

От выпускных классов нашего города поехали только Сергей Бахусев и я.

Вначале апреля, вернувшись из очередной областной олимпиады из Кировограда, я погрузился в странный водоворот событий, ход которых все ускорялся и происходил как будто совершенно независимо от моей воли.

Складывалось впечатление, будто все, что не успело случиться за мою школьную жизнь, обязательно должно было успеть произойти именно сейчас, и поэтому все менялось с калейдоскопической быстротой.

А в мае мною овладело какое-то необычное отупение, и все вокруг сделалось глубоко безразличным. Я даже в школу перестал ходить. Это происходило со мной впервые в жизни. Встречаясь с кем-нибудь из приятелей на знакомой тропинке, идущей вдоль крутого склона над морем, я не сворачивал, как обычно, в школьную калитку, а, не доходя метров сто до забора, с приятелем, а чаще один, заваливался в заросли пряной травы и тупо смотрел в бездонно-синее небо.

Нет, я нисколечко не страдал, ничто меня не беспокоило. Но я почти физически чувствовал, как беспомощно слабеют и рвутся бесчисленные нити, связывающие меня с такой привычной школьной жизнью, и, вообще, со всей здешней жизнью.

Устав валяться, я садился и начинал смотреть на синюю гладь моря, ставшую такой привычной за школьные годы. Вот стремительно проносится крылатая «Ракета», а вот тянется на север вереница барж, ведомая деловито пыхтящим буксиром. На верхних палубах барж стоят сотни укрытых тканью корзин с урожаем южной клубники, аромат которой доплывает даже сюда. И над всей этой буколической идиллией плывет разухабистая мелодия из динамика на пристани:

— Ей, ей, ей, хали-гали!

Мои прогулы закончились вызовом отца к учителю химии. Это выглядело забавно в связи с тем, что, по крайней мере в плане учебы, мы почти поменялись ролями. И отец, и мама оканчивали одиннадцатый класс почти одновременно со мной, только в заочной школе, даже некоторые учителя были у нас общие. Я добросовестно старался помогать своим родителям, решал за них задачки и подсказывал на экзаменах.

Отец вернулся из моей школы весьма озадаченным:

— Понимаешь, химик сердит на тебя за то, что ты перестал ходить на его уроки. Грозит поставить тебе тройку в четверти, и тогда не видать тебе золотой медали!

Вот это был номер! До этого дня мне и в голову не приходило, что я могу окончить школу с медалью. Уроков я больше не пропускал, и претензии ко мне отпали сами собой.

И еще один эпизод из этого странного месяца мая сохранился у меня в памяти.

Экскурсия в Крюков, на вагоноремонтный завод. Крюков — это промышленный район Кременчуга, расположенный в отличие от остальной, исторической части города на другом берегу Днепра. Днепр в черте города сохранился в своем первоначальном обличии, в то время, как выше по течению он был перегорожен дамбой и превратился в Кременчугское водохранилище, а ниже по течению, почти сразу за мостом, течение реки замедлялось и начиналось Днепродзержинское водохранилище.

На экскурсию нас, 11-е «А» и «Б» привезли на двух автобусах и точно так же должны были доставить обратно. Вообще-то продолжалась она не долго. Мы посмотрели на старые почти развалившиеся вагоны, которые стояли под открытым небом на запасных путях. Затем на пару вагонов в крытом ангаре, облепленных рабочими, каждый из которых выполнял какую-то свою операцию. И, в заключение, нас подвели к новенькому, сверкающему свежими красками пассажирскому вагону, на который тут же захотелось сесть и уехать куда-нибудь далеко-далеко.

Все это продолжалось от силы часа полтора. А когда мы вышли на площадку перед проходной, с которой мы начинали свою экскурсию, выяснилось, что с автобусами произошла нестыковка, и они приедут еще, как минимум, часа через три. Это было