В понедельник дом, где он пытался восстановить силы с субботнего вечера, пришли убирать. Они не ожидали найти кого-либо в доме, поэтому оказалось нетрудно не попадаться им на глаза. Явились два детектива в штатском, один скучающий — в форме, а также команда перевозчиков мебели.

Детективы проверят каждую комнату, а перевозчики мебели все промаркируют и вынесут. Ожидая чего-то подобного, Паркер запасся провизией, спрятав ее в недостроенной части чердака. Там же лежали бритва, крем для бритья, расческа, кое-какая одежда, в общем, все то, что мертвые грабители оставили после себя, а еще — непочатая пачка хлопьев, упаковка роллов, две банки тунца и полдюжины бутылок пива.

Но если они собираются полностью запечатать дом, он не сможет остаться здесь надолго. После того как они ушли, он спустился вниз посмотреть, что они забрали: оказалось, что всю мебель, все личные вещи и оставшуюся еду. Холодильник был на месте, но выключен, дверца приоткрыта. Свет и воду не отрезали, поэтому он включил холодильник и положил туда пиво и роллы.

На самом деле он ждал Лесли. Она вернется, он знал, что так будет. Она найдет способ проникнуть в дом, возможно, просто из любопытства. Или, скорее всего, чтобы найти след, ведущий к нему.

В любом случае она появится, и он на это рассчитывал. Ему нужна была ее помощь еще один раз.

Он прекрасно понимал, что не может просто выйти отсюда и пойти по дороге, если будет выглядеть так, как сейчас. Он не пройдет и мили, как его остановит какой-нибудь коп и задаст вопросы. Обязательно задаст.

Среда, день. Все то время, пока он не спал, он проводил на полу террасы второго этажа, невидимый с пляжа, но на свежем воздухе, давая телу возможность отдохнуть, исцелить себя. Все внутренние двери дома он оставил открытыми, как и двери на террасу, поэтому, если кто-то войдет, он это услышит.

Середина дня, терраса в тени здания. Он чувствовал голод, но в целом все было неплохо.

Дыхание улучшилось, ребра болели меньше. Бинты были уже недельной давности, но он не хотел их снимать и даже трогать — заменить их все равно нечем.

Он услышал, как хлопнула входная дверь, встал, чуть покряхтывая. Стоя в дверном проеме, он посмотрел вниз, на лестницу, ведущую в холл, и увидел, как Лесли повернула вправо. Хочет выключить бесполезную сигнализацию.

Он перешагнул порог, проскользнул к верхним ступенькам лестницы и замер. Она опять появилась внизу в зоне видимости и начала оглядываться, видимо решая, что же предпринять. Мягким голосом он окликнул ее:

— Ты одна?

Оцепенев, она подняла голову и увидела его наверху:

— О господи! Я была уверена, что ты уже за тысячи миль отсюда!

— Пока нет. Подожди, я спущусь вниз.

Он спустился, они присели на ступеньки, и он заметил связку ключей в ее руке.

— И как ты оказалась здесь?

Она ухмыльнулась, весьма довольная собой:

— У меня теперь эксклюзив!

— Не понял.

— Дом вернулся к своему первоначальному хозяину, он снова на рынке, а я — героиня, поэтому у меня эксклюзивное право продажи! — Она подмигнула ему, будто преподнося дорогой подарок. — Никто не придет сюда, если только я не позову.

— Это хорошо, но мне нельзя здесь оставаться. На дорогах проверяют все машины?

— Нет. Они думают, что четвертый сбежал, прихватив все драгоценности.

— Четвертый?

— Всю субботу они обыскивали дом в поисках драгоценностей, не нашли ничего, а значит, был четвертый.

— Хорошо.

— Они думают, что эта троица передала все четвертому еще по пути в дом. Я почти уверена: они думают, что этот четвертый — какая-то большая шишка, но об этом никто не говорит.

Паркер скривил губы в усмешке:

— Теперь это внутреннее дело.

— Да, именно так, — усмехнулась она в ответ, но потом на ее лицо набежала тучка. — Для всех, кроме шерифа Фарли.

— Он все еще где-то роет?

— Он решил, что четвертым был Дэниел Пармитт, и та троица вытащила его из больницы, потому что он был нужен для их плана. Никому, кроме шерифа, нет дела до Пармитта, и больше никто не связывает его с ограблением. Он считает, что у этого самого Пармитта была лодка, и все пытается найти кого-то, кто поверил бы ему, но местная полиция считает его деревенским дурачком из Эверглейдз.

— Да, он и есть деревенский дурачок, но все-таки он умен. А какую историю ты им рассказала? — спросил он.

— Якобы я думала, что дом заброшен, потому что никого не было видно, и решила продать его, если он выставлен на рынке, а в качестве потенциального покупателя выбрала тебя.

— В смысле, Пармитта?

— Да, и вот я пришла сюда, дом был не заперт, я начала осматриваться, и тут эти три ужасных человека в мокрых костюмах набросились и похитили меня. И я не видела, чтобы у них были какие-нибудь драгоценности, ни тогда, ни позже.

— Хорошо.

— Они продержали меня всю ночь, потом утром накормили завтраком, и я нашла под столом тот маленький пистолет. Я понятия не имею, откуда он взялся. На нем все еще был скотч, когда я отдавала его полицейскому, и они нашли остатки скотча под столом.

— Хорошо.

— Я сказала, что сначала побоялась к нему притронуться, но потом подумала, что полицейские так и уйдут, не выручив меня, поэтому я достала пистолет и выстрелила, чтобы привлечь их внимание.

— Хорошо. Кроме того, ты местная, с устоявшейся репутацией, и история достаточно правдоподобна, поэтому, наверное, тебе все сошло с рук.

— Они поверили мне, — настаивала она.

Он пожал плечами:

— Почему бы и нет? А что они подумали о том оружии, которое было испорчено?

Она выглядела недоумевающей:

— Испорчено?

— Оружие не стреляло, — объяснил он.

— Ах да! — сказала она, задумавшись. — Я и забыла об этом. Думала, я уже не жилец, когда тот мужчина наставил на меня ружье, но оно не выстрелило.

— Ни одно из них не выстрелило. А что сказала полиция? — спросил он.

— Ничего. Об этом ни слова не было сказано.

Паркер обдумал ее слова.

— Возможно, никто этого не заметил? Все произошло так быстро. Или все же они заметили и решили, что не стоит говорить о том, что полицейские убили людей, которые не могли отстреливаться? Ну что ж, главное, чтобы из этого не раздули проблему.

— Так и есть.

— Ты знаешь номер моего счета в Сан-Антонио? — спросил он.

Она покачала головой:

— Я пыталась добраться до него в понедельник.

— Ах, вот как?