— Очень вкусно! — подтвердила Марина, которой действительно нравились стейки, и незаметно подмигнула няне и дедушке.

Зазвонил телефон, Андрей вышел ответить. Марина быстро забрала с тарелок Марии Ивановны и Семена Алексеевича мясо, оглянулась — куда бы его деть, выбрасывать жалко.

— В пакет и в морозильник, — подсказала Мариванна. — Я потом его дожарю, и можно использовать в солянку.

Марина так и поступила.

Вернувшийся Андрей с удовлетворением отметил, что старики умяли его стейки с рекордной скоростью. У них даже разыгрался аппетит — докторской колбасы еще навернули.

— Не обещаю часто вас баловать стейками, — благодушно пообещал Андрей, — но изредка могу.

— Лучше изредка, — тихо сказала Мариванна.

Андрей отлучался, чтобы поговорить с мамой.

Она звонила каждые выходные. И хотя Андрей подозревал, что мама ждет этой возможности услышать его голос, что она тоскует и скучает, все-таки ничего ей не рассказывал, ни в какие подробности собственной жизни не посвящал, отделывался дежурным: все нормально. А у тебя как? Тоже порядок? Ни на здоровье, далеко не богатырское, ни на материальные трудности мама не жаловалась. Так ведь она сама выбрала, что выбрала. Замуж выскочила… За мужем предпочла находиться, а не за сыном. Каждый имеет то, что выбрал.

На следующий день, в воскресенье, Андрей и Марина договорились с ее родителями, что придут в гости. Старорежимных определений типа «сватовство» или «просить руку» не употребляли, но цель визита всем была ясна.

А вечером в субботу, после ужина со стейками, Семен Алексеевич вдруг сказал:

— Завтра моей Танюше сорок дней. Помянуть бы и на кладбище съездить.

«Поминки и сватовство — плохо сочетаемые мероприятия», — подумал Андрей и нахмурился.

— Вы бы раньше сказали, — подала голос Мариванна, — я бы студень сварила и блинов напекла. Впрочем, блины можно и утром…

Она осеклась, увидев реакцию Андрея, который не проявлял соответствующей моменту отзывчивости.

— Вообще-то у нас с Мариной были другие планы…

Но их можно подкорректировать, — решительно перебила Марина. — Утром едем на кладбище, а потом к моим родителям. Познакомитесь, там и поминки устроим, а также… все остальное. Возражения не принимаются! — Она жестом остановила Мариванну и Семена Алексеевича, которым неловко набиваться в такой день в гости. — Мама с папой будут только рады. Сейчас я им позвоню.

— Спиртное за мной, — сказал Семен Алексеевич.

* * *

Он не остался ночевать, хотя уговаривали. А утром прибыл с большой дорожной сумкой, в которой грохотали бутылки.

Андрей изводил Марину вопросами, как ему одеться. В джинсах и свитере будет простецки? А в костюме с галстуком не очень официально?

— Жених, не нервничайте! — потешалась Марина. — И разве для таких случаев у вас не припасен фрак с бабочкой?

— Таких случаев в моей жизни раньше не наблюдалось.

Семен Алексеевич был закован в темно-синий, старомодный, но почти новый, редко надеваемый костюм, удушен галстуком. Андрей решил не выбиваться из ряда и тоже нарядиться, как на деловые переговоры.

Проблемы с гардеробом мучили и Марию Ивановну. Она предстала перед Мариной в строгом черно-белом исполнении.

— Как я выгляжу, Марина?

— Замечательно. Этот ансамбль очень подошел бы продавщице театральных программок.

— Ты удивительно прозорлива! Именно для этой работы подруги и подарили мне костюм.

— Мариванна, если вы наденете твидовый сарафан с белой блузкой, которая сейчас на вас, то будете выглядеть в меру торжественно и элегантно.

— Так и поступлю, деточка, — побежала переодеваться Мариванна.

И самой Марине, по случаю воскресенья натянувшей джинсы, пришлось менять их на юбку, чтобы не оскорблять разряженный народ остромодными линялыми и рваными штанами.

Только у Петечки не было проблем с одеждой. Зато набралась большая сумка сопутствующих предметов. Питание, прикорм, баночки, бутылочки, памперсы, пеленки, салфетки, кофточки, шапочки, сменные комбинезончики, специальное мыло для подмывания, лосьон для протирания… — по мнению Мариванны и Марины, Петя не сдюжил бы несколько часов без всей этой ерунды.

— Ах! — воскликнула Мариванна, когда, наконец, сели в машину и отъехали от дома. — Мы забыли Петечкину мазь от опрелостей!

— Не опреет до вечера, — откликнулся Семен Алексеевич.

— Вот именно! — поддержал его Андрей. — Женщины, вы бы еще холодильник прихватили!

Большую часть пути Петька буянил. То ли его слишком тепло одели (боялись простуд), то ли, как подозревал Андрей, малец обожал находиться в центре внимания и задавать хлопот. Расстегнуть Пете комбинезон — застегнуть, снять верхнюю шапочку — надеть, открыть форточку — закрыть, укачивает его — не укачивает… С другой стороны, корчащийся и плачущий Петька занимал руки и внимание. Ведь говорить во время поездки на кладбище не о чем, с покойной никто не был знаком, а все слова утешения Семену Алексеевичу давно сказаны.

Петька крепко уснул, когда подъезжали к стоянке. До могилы и обратно, путь неблизкий, Андрей нес его на руках.

У заснеженного холмика постояли в молчании, опять не знали, каких слов требует момент. Марина положила на снег букет цветов. Семен Алексеевич мял в руках свою игольчатую нутриевую шапку.

— Вот, Танечка! — проговорил он. — Пришли с тобой проститься… по-народному, сегодня твоя душа отлетает с земли… но со мной она останется навечно… Тут, значит, Андрей и Марина, — не отрывая глаз от могилы, Семен Алексеевич показал шапкой на ребят, точно представлял их живому человеку, — и Мария Ивановна, она за Петькой ходит. Внук здоров, растет не по дням, а по часам, уже четыре зуба и сам ложкой хочет есть… перемажется, конечно, как поросенок… А Ленки, дочки, с нами нету… ты видишь… и перед твоей могилой проклял бы гадину…

— Ну что вы! — остановила его Мария Ивановна, дернув за рукав. — Бог судья вашей дочери. Не берите на себя лишнего.

Марина плакала, вытирала лицо варежкой. Представила, что когда-нибудь умрет ее мама, и они будут стоять на кладбище, и папа вот так же будет бормотать…

— Пусть земля вам будет пухом! И царствие небесное! — подвела итог их скорбному топтанию у могилы Мария Ивановна, вспомнившая обрядовые пожелания покойнику.

По дороге к Марининому дому обсуждали, какой памятник весной поставить на могиле жены Семена Алексеевича. Марию Ивановну этот вопрос тоже волновал — деньги есть, можно облагородить могилы бабушек и мамы. А цветы лучше сажать многолетние, хотя отлично смотрятся анютины глазки…

Андрей слушал их вполуха, слегка волнуясь перед предстоящим объяснением с Мариниными родителями. Отказать ему, конечно, не могли, но какие-то речи он обязан произнести. Какие? А еще он думал: «Жизнь не останавливается. Одних хороним, другие женятся, Петька растет, скоро придет весна, а там и лето. Облагораживаем могилы и мечтаем о будущих детях, ставим подножку давним друзьям и находим себе оправдание. Несемся…»