голове, что Зоя пришла в церковь работать по случаю смерти мужа. Чтобы быть ближе к Богу.

Это хорошо, когда человек понимает, что только Бог — наше спасение.

Март 2001 г.

Отсвет далеких лет

Мария Ивановна Бахарева (моя теща), жившая до 1964 г. в селе Тенекаево Пильнинского района, однажды мне рассказала (а ей рассказывала ее мать Прасковья Харлампьевна Дерябина, с 1888 г. рождения), что в их селе до революции (1917 г.) проживал барин Волков со своей семьей. Барин был строг до жестокости, но справедлив. К нему простые крестьяне ходили на подработки. Весной сажали овощи и сеяли зерновые. Осенью собирали урожай. Молотили рожь, ячмень, овес, коноплю (пшеницу в тех местах до Советской власти не сеяли). Зимой возле дома чистили снег. В сельницах домолачивали то, что оставалось недомолоченным от осени. Перебирали картошку, лук. Барин притаивался где-нибудь и подсматривал за работниками: кто как работал, тому так и платил.

Летом ему приносили ягоды: с лугов — землянику, из леса — малину, смородину, черемуху. Естественно, у каждой ягоды была своя цена. Барин оценивал каждую и рассчитывался с ягодниками. Одна женщина принесла ему туесок малины. Что-то барину ягода не понравилась. И он не купил ее. Женщина крепко обиделась. Вышла из барского дома и прямо у крыльца ее и растоптала. И пошла домой. Вечером того же дня за женщиной пришел посыльный и привел к барину. Барин распорядился: «Выпороть!». Женщину отвели во двор. Положили на скамейку. Но сначала подняли сарафан и завязали его на голове. И выпороли.

Вскоре после революции барин Волков был вынужден со своей семьей покинуть Россию. Эмигрировать на запад. Долгие годы в Тенекаеве стоял большой барский дом с его усадьбой. Последнее время его занимала школа. Затем школа сгорела. Но до сих пор сохранился барский пруд со старыми ивами.

В разгар войны (1942–1943 гг.) в Тенекаево приехала дочь Волкова — Соня-барыня. Когда эмигрировали родители, она была еще девочкой, а в войну приехала зрелой дамой. Два дня она прогостила у своих бывших соседей. В глухую полночь у пруда под ивами выкопала очень много золотых драгоценностей, припрятанных ранее отцом, и уехала. Несколько ребят после ее отъезда утром, идя в школу, нашли золотые монеты, дорогие браслеты, часы. Приезжала милиция. Кое-кого поспрашивали. Но не забрали никого. Расспросили хозяев, у кого она гостила. Те ответили: «Да, была у нас Соня-барыня. Попросила лопату. Куда-то уходила часа на три!». На этом дело и закончилось.

Вскоре после отъезда Сони-барыни некоторые крестьяне разбогатели. Стали кушать хлеб вместо лебеды. Вместо лаптей носить валенки. А на месте своих халуп под соломенной крышей построили добротные дома.

Мария Ивановна рассказала мне еще про одну зажиточную семью, по фамилии Играшкины, которую в начале 30-х органы Советской власти сослали куда-то далеко от родных мест.

Осенью 1982 г. в Тенекаеве появился неизвестный пожилой человек. Жители сразу же обратили внимание, как он ко всему приглядывался, что-то искал. Своего имени не называл. Остановившись в одном месте, с откровенным любопытством стал расспрашивать старых людей: «Здесь вот стоял с разрисованными наличниками и крыльцом большой дом. Где он?». Те ему объяснили: «Так это же было полвека назад. Тут дома не раз горели и не раз выстраивали!». Незнакомец настойчиво продолжал свое: «А вот тут были сад и баня!». Ему селяне отвечали: «Баня устарела, ее давно снесли. Сад постарел и перестал плодоносить, его выкорчевали». После глубоких раздумий мужчина проговорил: «Да-а, жизнь изменилась круто!». И вдруг неожиданно спросил: «Здесь еще были два колодца, куда девались они?». «А колодцы совсем недавно заровняли землей», — ответили ему. Незнакомец, услышав это, сразу сник лицом. Задумался. Закурил. И вопросов больше не стал задавать. Холодно простившись, пошел из села. Он ушел, а разговор про него две старушки долго не прекращали. Одна догадалась: «Дак это же был сын Играшкиных. Когда их ссылали, ему было не более восьми лет». Другая возразила: «Как он в таком возрасте мог запомнить: дом, сад, баню, два колодца?». «Если он все это до точности сам не запомнил, значит, родители ему рассказывали!». И обе старушки в один голос посожалели: «Наверное, немало в этих колодцах Играшкины золота похоронили. И в том же саду, у бани… Не так же просто их потомок сюда приезжал и обо всем расспрашивал! Пораньше бы ему надо сюда приехать. Вон, как Соня-барыня!».

История одной любви

Нынешним летом я возвращался из Дома отдыха на теплоходе по Волге. Безмятежно — тихий августовский день на редкость выдался ведренным. На небе не было ни облачка. Люди, прячась под тентом от жары, с удовольствием ели мороженое, подставляя лица ласковому освежающему ветерку. Где-то тихо играла музыка.

Я стоял у перил и под плеск волны за бортом смотрел на залитую солнцем даль. За светлым, как слюда, речным простором зеленели берега и темнел задумчивый лес, на фоне которого то здесь, то там маячили маленькие фигурки рыбаков. Кой-где горели костры. Их зыбкие дымки в теплом воздухе призрачным туманом окутывали близлежащие кустарники и стога. Я даже почувствовал их запах.

На память пришли стихи Гавриила Державина: «И дым отечества нам сладок и приятен…».

— Глядите сюда, — услышал я позади себя заговорщицкий голос. Молодой мужчина в светозащитных очках, который отдыхал со мной в одном Доме отдыха, кивком показал на рядом сидевшую в тени молодую пару. И, снижая голос до шепота, с любопытством в глазах, спросил: «Как Вы относитесь к девушке, которая курит и пьет?». Я, недолго раздумывая, ответил: «Отрицательно». Мужчина умолк, что-то припоминая. На скамеечке молодые люди пили пиво, ели воблу и курили. Девушка развязно шутила и смеялась, бестолково выпучив размазанные тушью глаза. Своими длинными накрашенными ногтями она делала попытки стряхивать пепел на пол, но из этого ничего не получалось. Он падал то на помятый сарафанчик, то на обнаженные колени. Парень в полублаженном состоянии слушал ее и поддакивал, покачивая кудлатой головой. Но шутки были плоскими и смех настолько наигран, что многие проходившие мимо смотрели на них с жалостью.

Моему спутнику молодая девушка напомнила бывшую подругу, о которой он и рассказал мне.

— Это было лет десять назад, — негромко начал он, недоверчиво оглядываясь по сторонам. — К нам в заводскую столовую устроилась кассиршей красивая девушка, лет восемнадцати. Мне тогда было столько же. И я влюбился в нее. Полгода ходил сам не свой, при виде ее терялся и не находил слов, чтобы признаться ей в этом. А мне нередко доводилось ее видеть у кинотеатра и в парке на