– Во-первых, с чего ты взял, что непременно будет сын? А во-вторых, я и сама не хочу причинить боль моему ребенку. Да не спеши ты так, я не могу, я серьезно не могу!

– Какая же ты все-таки хилая, Викхен! Вот уже восемь месяцев я пытаюсь оздоровить тебя, укрепить твое слабое тело, подготовить его к родам, а результат почти нулевой. Такая чудесная погода сегодня, все цветет, благоухает, разнотравье какое, и даже на соснах и елях вон зеленые новые лапки, солнышко сияет, а ты все хныкаешь и ноешь!

– Боже мой, да ты у нас романтик, оказывается! – ехидно усмехнулась Вика. – Кто бы мог подумать – насильник и убийца восторгается майской природой!

– Я не насильник и не убийца, – катнул желваки немец. – Я не получаю удовольствия от этих действий, я прибегаю к подобным методам только в случае необходимости. Если бы ты повела себя иначе, если бы смогла понять и поддержать меня, вместо боли ты получила бы удовольствие. И вскоре вернулась бы в Германию в качестве фрау фон Клотц. Но увы – ты сделала то, что сделала. И теперь я не могу тебе верить, хотя последние месяцы ты ведешь себя почти безукоризненно.

– И что, ты действительно оставишь меня здесь, на потеху своим подельникам? – прошептала Вика, старательно трепеща губами и умоляюще глядя на фон Клотца. – И увезешь нашего ребенка?! И найдешь ему другую мать?!

Так, теперь судорожный, прерывистый всхлип надо на-гора выдать. И пожалостливее.

– Оставлю, – сухо процедил немец, отвернувшись. – Пока оставлю.

– Пока? – с надеждой переспросила Вика. – Значит…

– Посмотрим. На твое отношение к ребенку посмотрим. Я помню, как ты желала ему смерти.

– Это сначала, а теперь…

– Да, теперь ты вроде изменилась. Но это может быть игрой. А вот когда дитя появится на свет, эмоции выдадут твои истинные намерения. Так, ты опять остановилась! У нас по графику еще пять минут прогулки. Идем!

– Н-не могу. Мне плохо.

– Вика, хватит! Не настолько же плохо, чтобы не пройти каких-то сто метров! Вика! Вика? Что… что случилось?

На этот раз изображать недомогание не пришлось – поясницу свело приступом боли. Затем тянущая боль переместилась на низ живота. Но ненадолго, почти сразу прошло.

Только сейчас Вика заметила, что с силой вцепилась в руку своего спутника, до побеления ногтей на пальцах.

– Что случилось? – встревоженно повторил вопрос фон Клотц.

– Да так, поясницу прихватило, ничего страшного, уже прошло. Я же говорила, что устала, а ты не верил.

– Ну ладно, пойдем в дом.

Он развернулся и медленно повел девушку по огибающей дом дорожке в сторону крыльца.

Весной ожил и расцвел не только лес вокруг, участок внутри ограды тоже принарядился. Нежно-зеленая трава сменила грязный затоптанный снег, голые кусты и деревья укутались свежей яркой листвой, а еще на участке обнаружились два куста сирени и три яблоньки, в мае превратившиеся в невест.

В общем, все цвело и пахло. Но когда видишь всю эту красотень изо дня в день и ничего больше, то никакие яблони и сирень уже не радуют.

Особенно в такой компании.

Особенно когда… снова тянет поясницу, причем сильнее, чем в первый раз.

– Ох! – не удержалась от стона Вика, буквально повиснув на руке фон Клотца.

– Что такое?

– Опять… опять поясницу тянет!

– А живот болит?

– Да, словно судороги внизу живота!

– Неужели началось? – нахмурился немец, обеспокоенно ощупывая живот девушки. – Да, твердый он какой-то. Но ведь до установленного врачом срока еще неделя!

– А-а-а!

– О, майн готт! – фон Клотц едва успел подхватить грузно осевшую на землю спутницу, поднял ее на руки и заорал: – Прохор! Васька! Где вы, черт бы вас побрал!

– Тут я, – выбежал из гаража Василий. – С джипом вожусь. А Прошка с утра в лес пошел, зайца какого подстрелить хочет или глухаря. Свежего мясца на обед захотелось. А че такое-то?

– Роды начались, вот че!

– Ой, е… И че теперь? Дохтора ведь нет, вы за ним через три дня только ехать собирались!

– Выкатывай джип из гаража и марш за ним!

– За кем?

– За доктором, кретин! Быстро!

– Так тут эта… – опасливо съежился рыжий. – Заминочка небольшая.

– Какая еще заминочка? – обернулся уже стоявший в дверях немец.

– Так колесо у джипа того…

– Что-о-о?

– В смысле – снято. Я шину латал. Надо бы новую, а то по лесной дороге они долго не выдерживают и…

– Заткнись! Быстро ставь колесо на место и пулей в город! Чтобы через два часа доктор был здесь!

– А если его на месте не окажется?

– Окажется, я ему сейчас позвоню. Пошел!

– Да, босс!

– А-а-а-а!

Не то чтобы Вика стремилась привлечь к себе внимание, вмешиваясь в оживленный диалог мужчин, она вообще не слышала, о чем они там орут.

Для нее сейчас не существовало ничего, кроме сотрясающих тело болезненных судорог, которые шли волнами.

И волны эти накатывались все чаще, и боль становилась все сильнее.

И скоро уже не было ничего, кроме изматывающей боли.

И хотелось только одного – чтобы она, боль, побыстрее закончилась. Чтобы все наконец побыстрее закончилось.

Потому что нет больше сил, мама, мамочка-а-а-а!

Где-то на периферии сознания мелькала бледная до синевы физиономия фон Клотца, потом появился еще один персонаж – кажется, тот самый доктор, что раз в три месяца приезжал на их выселки осматривать будущую мать.

Он что-то говорил Вике, но что – разобрать она не могла.

«Мама-а-а-а!»

Она уже почти утонула в океане боли и напряжения, когда вдруг все кончилось.

И откуда-то издалека, из другой вселенной послышалось слабое кряхтенье, потом – шлепок, после которого раздался громкий возмущенный плач.

А затем послышался самодовольный голос фон Клотца:

– Мальчик. Я же говорил – будет мальчик. Сын!

– Да, крепкий парень получился, – заговорил доктор. – Богатырь – почти пять килограммов, и рост… так, сейчас замерим – ого, шестьдесят сантиметров! И как только ваша жена смогла такого выносить, она ведь у вас вон какая хрупкая! Но молодец, умница, сама родила, обошлось без кесарева сечения.

– Красивый мальчик, правда?

– Да, на удивление. Обычно новорожденные довольно страшненькие, красно-фиолетовые, а этот беленький, прямо ангелочек.

– На меня похож!

– Одно лицо! И даже волосики белые, и глазки… Гм…