— Мою. — Констатировал Брежнев глядя куда-то вниз. — И что можно сделать?

— Вы, Леонид Ильич сами запретили ей стать артисткой, и при этом, потакали во всяких капризах. То есть с одной стороны тянули за узду, а с другой давали шенкеля. Ну и какого результата вы ждали? Сейчас она замужем за Юрием Чурбановым, и одновременно крутит пару романов на стороне. Чурбанов — обычный карьерный генерал, конечно всё прощает Галине, и тем вгоняет её в новую петлю глупостей. Кстати, против него в девяностых заведут уголовное дело по обвинению в коррупции, но не смогут ничего доказать, хотя и приговорят к 12 годам. По сути, его можно было упрекнуть только в карьеризме и пристрастии к алкоголю, что в органах милиции вообще — норма. А что с Галиной делать, я не знаю. Могу предложить только создать какой-нибудь фонд, инспектирующий детские дома и детские больницы. Может сработать и как мера отвлечения от всяких глупостей, и как способ отмыть репутацию. Ну а если действительно наведёт порядок в детских домах, то ей впору памятник поставить.

— Так всё плохо? — Вскинулся Брежнев.

— Каждого третьего можно посадить, а каждого пятого повесить на суку. — Просто ответил Виктор.

Вертолёт привёз Виктора обратно в пансионат только на следующий день, и только потому, что к Брежневу на дачу пожаловал кто-то из первых секретарей соцстран. Судоплатов вежливо намекнул, на то, что неплохо было бы поделиться подробностями разговора, но Николаев так же вежливо объяснил, что подобное не только неуместно, но если хорошо подумать ещё и противозаконно, о чём он, как кадровый офицер должен если не знать, то догадываться.

Павел Анатольевич слегка обиделся, а Вениамин Андреевич, присутствовавший при разговоре, ржал как ненормальный. Когда же он отсмеялся, Виктор задал давно мучивший его вопрос.

— Скажите товарищи диверсанты, и ликвидаторы, а что, неужели мы не сможем сохранить здоровье нашего государя? Ведь наверняка полно же всяких врачей, и целителей? А то у Леонида Ильича явные признаки недосыпания. Мы же поломали ситуацию, когда его пичкали снотворными, и прочей дрянью. Но замена-то нужна? Да пусть хоть девки ему на ночь колыбельную поют, лишь бы высыпался. Сколько у него ранений?

— Есть такое дело. — Судоплатов кивнул. Поищем. И через Систему, и вон, Вениамин, пусть озаботится. Шамана какого, или бабку — ведунью… Всё одно, лишь бы здоровье поправилось.

— И ещё одно дело. — Виктор посмотрел на генералов. — Нужно убирать Щёлокова. Пока особых дел за ним нет, но мафию уже начали оберегать, а порядки в местах лишения свободы совсем не советские, и так далее. Сейчас это реальная точка расползания коррупции. Убирать конечно не в смысле актировать, а что-нибудь такое подстроить. Пьяный дебош, или гулянку с девками.

— А почему не убрать? — Поинтересовался Галет. — Товарищ Сталин нас учил: «Нет человека — нет проблемы».

— Да не нагрёб он ещё на вышку. — Виктор развёл руками. — И строго говоря не нагребёт. Ну потихоньку берёт денежку у криминала, ну, строит схемки и темки личного обогащения. Но если за такое расстреливать, то каждого второго БХССника нужно к стенке ставить. А у нас не миллиардное население. Начнёшь стрелять, без людей останешься. Да и человек реально много сделал для милиции. Негоже его подводить под монастырь. Пусть уйдёт с почётом.

— Стараешься не грешить? — С ехидной улыбкой спросил Галет.

— Стараюсь жить по справедливости Вениамин Андреевич. — Виктор пожал плечами. — Особенно после того, как я узнал, что загробный мир всё-таки существует.

— Да. Неожиданно, но… понятно. — Галет кивнул. — Будут тебе девки, со скандалом.

За три недели которые он провёл в санатории, Виктор действительно отдохнул. Но и поработал немало. Пришлось ездить к Брежневу несколько раз, и выдержать почти экзамен, который учинили ему Галет и несколько приглашённых стариков. Его зачем-то гоняли по сапёрному делу, по оперативной подготовке, и зачем-то по математике и географии.

Но домой вернулся отдохнувшим и загорелым, на зависть родителям, которые были заняты на работе. Девятнадцатого справили его день рождения, а двадцать первого августа грохнуло.

В газете Правда, вышла огромная статья «Герой из МАИ» посвящённая происшествию в воздухе. Длинно рассказывалось об угонщике, его асоциальном характере, и моральном разложении, ну и как полная ему противоположность — светлый и достойный канонизации образ студента, вчерашнего школьника, уже проявившего себя задержанием матёрого шпиона.

Известия были чуть скромнее по внешним признакам, но тоже тщательно вывешивали геройский нимб, и делились с читателем леденящими душу подробностями, как Виктор был готов закрыть бомбу своим телом, но случившийся здесь же офицер советской армии Галаева Наталья, помогла обезвредить бомбу.

Всё это и многое другое вывалили на него родители потрясая газетами, и их ещё и пришлось успокаивать. И ведь не скажешь, что там было всё спокойно и быстро. Газеты же не врут! Вот и пришлось Виктору стоически выдержать полуторачасовую беседу с поучениями, что можно делать в самолёте, а что нельзя.

Виктор конечно же выслушал весь этот бред, и даже в некоторых местах кивал головой, соглашаясь в следующий раз не обижать взрослых дядечек, и не отбирать у них каку.

А на следующий день все газеты опубликовали текст указа о награждении Виктора званием Герой Советского Союза с вручением медали Золотая Звезда и ордена Ленина.

Вручали награду в Кремле, особым образом. В присутствии корреспондентов и внушительной группы высших чиновников государства, Брежнев приколол к пиджаку Виктора Звезду, и Орден Ленина, и специально для корреспондентов сказал несколько слов, о том какая хорошая молодёжь растёт в Советском Союзе, и как он всеми ими гордится.

Пришлось отдуваться и Виктору, на стихийной пресс-конференции, где журналисты спрашивали его обо всём, и даже о том, есть ли у него планы на женитьбу.

Николаев старался держаться с достоинством, не тормозить и по возможности честно отвечал на все вопросы, что было очень положительно оценено журналистами. А когда они ушли, Брежнев взял его под руку, и выведя на улицу кивнул в сторону белоснежной двадцать четвёртой Волги.

— А это тебе подарок на день рождения. Только не гоняй как я. — И счастливо рассмеялся.

Права на машину, ему выдали в городском управлении ГАИ, причём сам начальник управления, который долго жал руку, и говорил разные слова.

И наконец, Виктор сел за руль подаренной ему машины, завёл двигатель, и сразу выключил. Звук был какой угодно, но только не от родного двухлитрового стосильного волговского мотора. Он вышел из машины и открыв капот увидел здоровенный и явно тяжелый мотор в усиленной раме.

Машина, которая ему досталась в среде знающего народа называлась «Догонялка» и была сильно модернизированной Волгой под индексом 24-24. То есть двадцать четвёртая Волга, с двухсотсильным пятилитровым двигателем ЗМЗ 24-24 который ставили на Чайку и на БРДМ. Никак внешне не отличаясь от серийной двадцатьчетвёрки, она имела коробку — автомат, гидроусилитель руля, другую подвеску, и усиленный кузов.