Элен настолько по-свойски, что, танцуя с ней, он позволил себе не расставаться с сигаретой; порывы сердечности со стороны Поля, увлекавшего его за плечи к буфету или возвращавшего в круг танцующих, когда он оказывался в одиночестве в углу гостиной. Было за полночь, когда вернулись домой родители Элен. Мать, жеманная и непроницаемая, протянула нескольким гостям руку для поцелуя и тут же исчезла, поднявшись по лестнице, в то время как отец, выставив внушительное брюшко, начал разливать шампанское, уверяя, что их возвращение отнюдь не означает, что надо расходиться: его супруга и он с удовольствием пожертвуют ночным сном, чтобы подольше понежиться в постелив воскресное утро. Хлыщи, должно быть, восприняли это заявление как долг вежливости, поскольку немного погодя спросили Дени, намерен ли он задержаться, чтобы в таком случае найти какой-нибудь другой транспорт. Дени был признателен им за то, что таким образом они подсказали ему, что пора прощаться, и тут он восхитился, как непринужденно Элен произнесла разочарованное «Как, уже?», сделав знакомый жест и на мгновение задержав его руку в своей руке. Он снова ощутил шероховатость ее ладони, которая в самый первый же день удивила его у девушки, без сомнения, посвященной во все тонкости косметики.

Преодолеть семь пролетов совсем непохожей на служебную лестницы, которая ведет в расположенную под крышей квартирку Поля, значительно легче, чем взобраться на шесть винтовых лестниц, как это приходится по нескольку раз в день делать Дени, чтобы попасть к себе в комнату. Элен, когда поднималась по ним, скрывая за смехом одышку, утверждала, что это очень кстати, поскольку дает ей хоть какую-то возможность позаниматься недостающими ей физическими упражнениями.

Дени и подумать страшно о том, чтобы остаться сегодня дома одному. Поль все понял и лишь добавил ворчливым тоном, что не способен заснуть где-либо еще, кроме как в собственной постели. Так что Дени придется довольствоваться спальным мешком, который они смогут расстелить, передвинув отяжелевший под грудой книг и бумаг чертежный стол. Дени бормочет извинения, и Поль одной рукой, как в тисках, сжимает его за плечи. «Ты мне, конечно, уже порядком надоел, но надо же уметь приносить жертвы». Он со смехом протягивает свою ручищу к голове Дени и как ребенку лохматит ему волосы, а потом ставит прямо на пол два стакана и бутылку виски. Поездка в К, встреча с родителями Элен, возвращение в Париж, во время которого он раз десять рисковал жизнью, потому что из-за слез не различал дороги… Дени совершенно не нуждается в утешениях, просто ему надо подробно, обстоятельно рассказать кому-нибудь об этом дне как бы для того, чтобы получить подтверждение, что все это было на самом деле.

II

Когда волна откатывается, она оставляет за собой островки пены, нечто вроде быстро поглощаемых мокрым песком узоров, и тут очень интересно наблюдать, с какой скоростью и в каком порядке исчезнут следы этого случайно возникшего недолговечного рисунка. Так же вот возникают и спешат раствориться в сознании Дени образы, казалось бы, совсем недавнего прошлого. Лишенный возможности отобрать те из них, которые ему хотелось бы сохранить, он понимает, что его воспоминания не замедлят рассеяться, причем он так и не успеет понять, по какой прихоти они от него ускользают, так и будет лихорадочно перебирать в памяти последние вехи этой своей истории, пока следующая волна не смоет их навсегда.

«Я, наверное, похожа на гладильную доску, да?» Она лежит рядом с ним на спине, напряженная, как если бы она находилась не с ним, а на приеме у врача. Он и не мечтал о такой красивой девушке, тонкой как лиана, белокурой как шведки, которых показывают в фильмах. Он с трудом находит слова, чтобы сказать ей, что она очень хороша именно такая как есть, что она совсем-совсем в его вкусе. Должно быть, он выглядит в ее глазах неотесанным: заглушая его последняя слова, она привлекает его голову к своей груди, а затем, видимо, полагая, что он стесняется, гасит свет у изголовья. Всю ночь, механически поглаживая ее тело, он прокручивал в голове фразы, позволившие бы ему выразить, какой красивой она ему кажется и насколько он счастлив, но выразить так, чтобы избежать пафоса, который, будучи, возможно (ему трудно было об этом судить), наиболее адекватным отражением того, что он ощущал, мог бы, однако, показаться Элен нелепым и неестественным. Овладел он ею тогда, когда от первых проблесков утра уже обозначились контуры занавески, решив, что надо спешить, пока не рассеялся полумрак, и пока они не оказались снова лицом к лицу. Ему хотелось, покрывая ее лицо поцелуями, подавить ее стоны, о которых она позже пожалеет, за которые ей потом будет стыдно. Совсем потерял он голову лишь наутро, уже при солнечном свете, когда она удивительно волнующим движением пальца провела по своему бедру, извиняясь за слабый загар. («Даже и не скажешь, что все лето я провела на пляже».) Почему нужно было услышать это наивное замечание, чтобы наконец овладеть ею, отбросив прочь все сомнения?

Зная, насколько неприятно Дени любое вмешательство в его сердечные дела, Поль, чтобы устроить ему вторую встречу с Элен, проявил некоторую изобретательность. Спустя несколько дней после визита в К он постучался в его дверь.

— В среду вечером я собираю у себя друзей, чтобы отпраздновать конец учебного года. Надеюсь, ты придешь.

И расплывшись в улыбке:

— Придет Элен, думаю, тебе это доставит удовольствие?

— С чего ты взял?

Своим характерным жестом, который вовсе не нравился Дени, Поль приставил указательный палец к его длинному носу, словно нажимая на кнопку звонка.

— А если я скажу, что это она попросила меня тебя пригласить?

Затем, вдруг посерьезнев:

— Нет, конечно, это на нее не похоже, но можешь поверить, вполне соответствует ее желанию. Ну пока, до среды, в восемь вечера.

Дабы не уподобляться какому-нибудь спешащему на свидание юному воздыхателю, Дени постарался избежать всякой парадности. Натянув потерявшие форму вельветовые брюки, потертую замшевую куртку, он посмотрелся перед уходом в зеркало и на миг задумался, что же могла найти в нем такая девушка, как Элен? Вечер оказался невыносимым. Потерявшись в толпе студентов, общавшихся на доступном лишь посвященным жаргоне, он натянуто улыбался непонятным шуткам, которые пыталась переводить ему Элен, словно амплуа хозяйки приклеилось к ней на всю жизнь. Когда все расходились, Поль, не хуже какого-нибудь генерала на поле битвы обладавший даром манипулировать людьми, отвел Дени и Элен в сторону и небрежно произнес:

— Элен, как бы тебе не опоздать на электричку. Поэтому Дени, эта