«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — подумал Глеб, вспомнив свое путешествие на кладбище ночью. Выходит, Ольга знала, что у него нет земли, так как сама ее забрала. А он, дурачок, потащился ночью… Теперь понятно неожиданное появление банки с землей.

— Когда Василий узнал, что Олька попала в аварию и лежит в больнице, то сразу поехал в город, разузнал, в какой больнице, заимел там знакомство. Вскоре он узнал о существовании Степана и о том, какие отношения их связывают. Он пробился к ней и стал упрекать за Степана, а она смеялась и говорила, что она Василию никогда не будет женой, зато любовницей — завсегда, если он не будет дурить, а только ее слушаться. Делать нечего, смирился он. Бывало, после работы на машину — и в город, к больнице, и стоит там, счастлив, что рядом. И вот она сама позвонила из больницы и вызвала его к себе. На крыльях любви, к своей погибели, прибежал он к ней. Она ему записочку продиктовала и сказала, чтобы на следующую ночь он ее передал вам через нашу родычку, работающую в «Колосе». Знала ее, они с Васей там иногда останавливались. Ой, я, наверное, не то говорю? — спохватилась Галя.

— Нет, ничего, продолжай, — попросил Глеб слабым голосом.

— Вася, когда вышел, по обыкновению отстоял часок под ее окнами, а там видит: Степан приехал, а вскоре они вдвоем вышли и поехали. Он за ними. Они ненадолго заехали к Степану, а потом прямо в село порулили. Тогда Вася поехал обратно и позвонил вам в ту ночь, а не в следующую, как она просила, — поломал Ольке задуманный сценарий. Говорил с вами, словно он Степан, он это умеет. Кого хочешь может перекривить. А Брежнева, Горбачева, Ельцина — одно удовольствие. Вызвал вас, значит, ночью в «Колос» и направил в Ольшанку. Задум у него был такой: если застанете их вдвоем, то Степану бока намнете, а то и голову проломите, тогда, может, вас в тюрьму упекут, а он от обоих соперников сразу избавится.

Глеб поморщился:

— Просто Талейран какой-то, Жозеф Фуше.

— Кто-кто? — не поняла Галя.

— Да никто. Продолжайте, пожалуйста.

— Вася следовал за вами до самой Ольшанки. Видел, как вы чуть было не застали их на кладбище, но потом почему-то поехали к дому Ульяны и подожгли баню. Он заходил в баню за вами, видел учиненный разгром. Когда побежали к Мане, он следом. Маня-то и была той зазнобой, на которой он чуть не женился. Стукнул вас табуреткой по голове. Что Маня ему сказала, чем его вывела из себя, за что он ее убил, он так мне и не признался. Убив ее, он дело обставил так, словно вы убийца. Остальное вы знаете.

Глеб, помолчав, спросил:

— Почему вы до сих пор не рассказывали об этом, а сейчас вдруг все открыли? Что на вас повлияло?

— Вот именно, повлияло. — У нее на глазах вновь появились слезы. — Вася из ревности убил Степана, но, когда убегал… его милиционеры застрелили… он на патруль нарвался… У меня больше никого не осталось…

— Я могу использовать ваш рассказ, когда потребую пересмотра моего дела?

— Нет. Я поступила учиться в педагогический университет в Киеве, как бы эта история мне не навредила. Нет никаких доказательств, кроме моих слов. Мне подсказал один человек, мой друг, что меня могут привлечь как соучастницу, раз скрывала это так долго. Я не хочу в тюрьму. Собираюсь вот продать все имущество в селе и купить какую-нибудь маленькую квартирку в Киеве.

— Хорошо, я вас понимаю, но не одобряю. Зачем тогда вы сюда приехали и мне все это рассказали? Какой в этом прок? Я все равно умираю, но какие-то иллюзии все же сохранились бы.

— Неужели не понимаете, что Ольке нужно, чтобы вы умерли? Она рассказывала Васе про вашу квартиру и сколько она может стоить.

— Если она собиралась замуж за Степана, так тот был не бедным человеком, — возразил Глеб.

— Это конечно, но то деньги Степана, до них еще надо было добраться, а тут квартира — вот она, и Ольга будет наследницей. Ведь у вас больше никого нет?

— Согласен. Больше никого нет. Квартира приватизирована на мое имя.

— Олька не хочет прожить всю жизнь в селе, как ее мать. Хочет чувствовать себя в этом мире не ущербной, пользоваться всеми благами, которые дают деньги.

— Мне кажется, что это совпадает и с вашими планами, — зло заметил Глеб. — Не все покупается и продается.

— Да, не все, но многое. Но иногда можно и потерпеть, — возразила она.

— Это философский вопрос, но у меня нет желания рассуждать на эту тему. Похоже, ваша миссия окончена?

— Не поняла?

— Вы выполнили поставленную перед собой задачу и убедили меня в том, что я не виновен. Теперь я могу спокойно ожидать смерти на больничной койке, — с иронией сказал Глеб.

Он не хотел обижать девушку, тем более что понимал: если бы его сейчас оправдали, он все равно долго не протянет на этом свете.

— Нет, еще не все, — твердо сказала Галя. — Когда я ехала сюда, то предполагала, что вы больны. Олькины штучки. Поэтому попросила поехать со мной бабу Анысю, чтобы она помогла.

— Чем? Перепилит напильником решетку на окнах? А вы, Галя, взвалите меня на плечи и побежите, так как я без посторонней помощи не могу передвигаться?

— Вы не поняли. Она снимает порчу. Вам сделано, как у нас говорят.

— Вы считаете слова эффективнее лекарств? Впрочем, мне выбирать не приходится. Отдаюсь в ваше распоряжение, со всеми потрохами. Только предупреждаю, что таранку из летучей мыши или варенье из лягушек я есть не буду. Слишком брезглив.

Бабка, до этого сидевшая в углу молча, встала и подошла, щурясь на него подслеповато.

— Соколик мой, не замечал ли ты, чтобы тебе что-то подбрасывали? — спросила она.

Глеб почувствовал раздражение.

— Кроме большой лажи, благодаря которой я здесь оказался, другого не замечал.

— Ничего, соколик, разберемся. Порчу, или узуроченье насылают при помощи колдовских растений, гоги, куклы или духов-элементеров.

— Гога — яйцо, кукла — фигурка из глины или фотография, — пояснила Галя.

Бабка тем временем вытащила из кошелки теплый платок, завязанный узлом, а из него извлекла небольшой треножник и два металлических блюдечка. На блюдечко побольше установила треножник, положила таблетку сухого спирта и подожгла. На огонь поставила блюдечко поменьше, на него сверху поместила несколько кусочков воска. Галя достала с десяток яиц и положила их на тумбочку, рядом с треножником.

— Соколик, выбери яйцо, — попросила бабушка.

— Вот это. — Глеб взял первое попавшееся яйцо.

Бабушка приняла его в свои руки и разбила над стаканом. Оранжевый желток поплыл в слегка мутноватом белке.

— Ловкое такое, свеженькое, — удовлетворенно отметила бабушка и рассказала, что Глебу дальше надлежит делать.

С помощью Гали он переместился на табурет и сел лицом к выходу. Бабушка зажгла и установила вокруг него три свечи. Гале дала блюдечко с водой, в которое вылила кипящий воск и приказала держать его над головой Глеба. Сама прочитала подряд три раза «Отче наш». Затем взяла яйцо и начала катать вокруг головы Глеба, быстро приговаривая: