– Не стреляйте! Мы советские десантники, мы свои!

К сожалению, мало кто этому верил. Поэтому лучше всего было выходить к своим в том месте, где часовые были предупреждены и ожидали нас. Но это было возможно далеко не всегда. Поэтому мы применяли такой прием: кто-нибудь из нас (как правило, командир) отвлекал часового подозрительным шумом, а в это время другие два десантника по-пластунски ползли к часовому и, подобравшись к нему, сваливали его и обезоруживали. И только потом объясняли, кто мы и почему так поступили. При этом случались всякие неприятные неожиданности и даже потери, но другого способа не было.

После войны на станции метро «Кировская» я случайно встретил своего друга и побратима Павла Кирмаса. Это была счастливая встреча. Мы пришли к нам в подвальное помещение (мы снимали тогда угол в подвале в Колокольниковом переулке), выпили на радостях и стали вспоминать самые памятные минуты нашей жизни. И первое, о чем мы вспомнили, – это наши переходы через линию фронта.

Однажды в том месте, о котором было условлено, переход оказался невозможным. Нашли другое место. Там тоже должны были нас встретить. Дождались темноты, не без приключений перешли через немецкие порядки, прошли через нейтральную территорию, в темноте разглядели нашего часового. Пошли на него. Идем, а часовой стоит и не двигается. Странно. Подходим ближе – часовой не двигается. Уж не манекен ли это? Когда подошли совсем близко, разглядели лицо часового. Глаза испуганные и удивленные одновременно.

– Ты чего испугался, солдат?

– Товарищ, ты минное поле ходил!

Оказалось, что боец-азербайджанец ожидал нашего появления, чтобы показать нам, где есть проход через минное поле, но задремал, а когда открыл глаза, то увидел, что мы идем по минному полю. Он остолбенел и ждал самого страшного.

– Товарищ, не скажи командир, что я спать!

Мы обещали и выполнили его просьбу. Мы были благодарны ему, что он молчал. Если бы он предупредил нас, мы безусловно бы подорвались.

Был еще один случай, когда мы вышли на дурака. Дураки существуют в любой стране и при любом социальном строе. Этот был наш, классический дурак. Сидит такой бездарный субъект, а толку от него никакого. Другие его коллеги задерживают шпионов, а он нет – ума не хватает. И вдруг ему попадаются два типа, которые утверждают, что они десантники и выполняли задание на вражеской территории.

«Ну уж нет! Меня не обманешь!» – думает дурак и, как положено в таких случаях предлагает нам сперва папиросы.

– А теперь давайте начистоту, – говорит он строго. – Признаетесь – сохраним вам жизнь, не признаетесь – расстреляем.

– Дурак! – возмущаемся мы. – Позвони в штаб дивизии и скажи, что десантники такой-то и такой-то (мы назвали наши условные клички) находятся у тебя.

– В штабе дивизии тоже есть предатели. Их надо разоблачать, – рассуждает он. – А за оскорбление вы мне ответите.

Он позвал своих вертухаев. Нас избили и бросили в какой-то подвал.

Утром слышим: отпирают замок и несколько человек спускаются по лестнице.

«Ну, – думаем, – это конец. Расстреляют, а потом будут разбираться, кто есть кто».

К счастью, спустился в подвал дурак не один, а в сопровождении капитана Ермилова, нашего опознавателя. Ермилов бросился к нам целоваться.

Мы отстранили его. Избитым, нам было не до поцелуев.

Узнав, что с нами произошло, Ермилов, сгоряча стал учить дурака единственным известным ему способом. Пришлось выручать дурака.

…Но я отвлекся. На сей раз все обошлось благополучно. С часовым мы справились, и он привел нас в штаб армии. Я доложил о нашем положении за линией фронта, и мы получили приказ выходить из вражеского тыла. В книге «Советские воздушно-десантные» написано, что я еще на этот раз переходил через линию фронта в обратном направлении. Это ошибка. Солдаты, сопровождающие меня, действительно возвратились в сопровождении проводника. Но к этому времени стало известно, что группа майора Льва разгромлена, и наши солдаты по одному выходили из вражеского тыла. А я остался на узле связи и должен был принимать сообщения от ушедших с радиостанцией и опознавать выходящих из тыла десантников. На опознание требуются секунды, а сообщений с той стороны приходилось ждать часами. Свободного времени у меня было больше чем достаточно. На мне была ручная граната, которую мы носили на ремне под сердцем. От нас никто этого не требовал. Это придумали сами десантники, чтобы в критическую минуту подорвать себя и прихватить с собой несколько противников. Сейчас в этой гранате не было надобности. Но куда ее деть? Отдать какому-нибудь солдату – он ее не возьмет, выбросить – кто-нибудь может подорваться. Я вышел из узла связи в поле, вытянул предохранительную чеку и бросил гранату. А она не взорвалась. Меня охватил ужас. Я представил себе, что могло бы случиться, если бы граната не взорвалась там, во вражеском тылу. Ноги стали ватными, я осел на землю и просидел так с полчаса, уговаривая себя, что ничего не случилось: граната отказала мне не там, а на своей территории.

Возвратившись на узел связи, я, чтобы успокоить расшалившиеся нервы, взял лежащую на столе брошюру и стал читать. Это был рассказ писательницы Ванды Василевской «Просто любовь».

Рассказ был о том, как в неком госпитале работает молодая доктор, умница и красавица. Она нравится молодому хирургу, тоже красавцу и «надежде отечественной хирургии». Он объясняется ей в любви, но она отвергает его предложение. Но вот в госпиталь прибывает новая партия раненых, и среди других героиня видит своего любимого парня. Он искалечен, он ампутант. Но героиня счастлива. Она ходит по госпиталю со светящимся от радости ликом, и, когда у нее спрашивают, что с ней происходит, отвечает: «Просто любовь!..»

Прочитав эту святочную историю, я подумал: «Какая бессердечная баба написала эту ерунду! Она понятия не имеет, что должна чувствовать женщина при виде своего любимого парня калекой. Это не художественное произведение, а грубая, бесчувственная агитка! Я уже писал, как ненавидели мы щелкоперов, украшающих выдуманными завитушками кровь и страдания народа. Только вчера я видел изорванных, искалеченных, убитых людей. А сегодня читаю эту лживо-оптимистическую манную кашку. «Просто любовь» возмутила меня до крайности. Я возненавидел не знакомую мне Василевскую. Вышел в поле, разорвал в клочья брошюру и пустил по ветру листы…

Из вражеского тыла вышли далеко не все. Многие умные, смелые, красивые ребята навсегда остались лежать в земле, которую защищали. Это были не только украинцы, но и казахи, и туркмены, и армяне, и азербайджанцы – сыны многих советских народов. Они погибли за Украину. Сегодня она забыла их.

Добравшись до Курска, наш небольшой отряд вышедших из-за Днепра попытался сесть на поезд, идущий в столицу. Нас не пустили. У нас не было билетов, только справка, что мы направляемся в Москву. Но мы все-таки набились в тамбур одного вагона. Поезд тронулся. Скоро мы поняли, что весь путь нам не простоять на ногах. Попробовали открыть дверь в вагон, но она была крепко заперта. Решили дождаться ближайшей остановки и с помощью военного коменданта добиться, чтобы нас пустили в вагон. Но неожиданно ключ в двери повернулся, и в дверях появился пожилой проводник.