– Мне пришел на память один человек, – сказал Хедли. – Кто? Вы имеете в виду мадам Дюмон?

– Да.

– Тогда кто же исполняет роль брата Анри? Как бы там ни было, а мы должны признать, что это не она. Нет, мой друг, мадам Дюмон не только не следует подозревать – ее подозревать невозможно.

– Я с этим несогласен. Видите, ваша вера в то, что мадам Дюмон не убивала Гримо, основывается на том, что она, как вы думаете, любила его. Для этого нет никаких причин, Фелл. Совершенно никаких. Начать хотя бы с того, какую фантастическую историю она вам рассказала. Помните?..

– Вместе с Миллзом, – саркастически усмехнувшись, буркнул доктор Фелл. – Вы можете представить себе менее вероятных заговорщиков, которые своими сказочками при лунном свете обводят вокруг пальца полицию? Мадам Дюмон могла бы носить маску – я говорю в переносном значении – маску в жизни. Миллз тоже мог бы носить маску. Но комбинация этих двух масок и их общие действия – это уже слишком. Я склонен отдать перевес одному липу и в самом деле под маской. Кроме того, двойным убийцей мадам Дюмон быть никак не могла. Почему? Потому что, когда убили ©лея, она сидела тут, в этой комнате, и разговаривала с нами. – Он задумался. В глазах его зажегся огонек. – Или возьмем второе поколение. Розетта – дочь Гримо. Допустим невероятное: Стюарт Миллз – в самом деле сын мертвого Анри.

– Это ваше настроение мне хорошо известно, – сказал Хедли, опершись на край стола и внимательно посмотрев па доктора Фелла. – Это начало еще одной вашей проклятой мистификации, и спорить с вами сейчас бесполезно. Почему вам так хочется, чтобы я в это поверил?

– Во-первых, потому, – ответил доктор Фелл, – что вы должны поверить, что Миллз сказал правду.

– Чтобы потом доказать противоположное, как это было, когда расследовали дело «Часы-смерть»?

– Во-вторых, потому, – не обращая внимания на слова Хедли, продолжал доктор Фелл, – что я знаю, кто настоящий убийца.

– И мы его видели и разговаривали с ним?

– Совершенно верно.

– И мы можем?..

Доктор Фелл отсутствующим взглядом, почти с выражением жалости на красном лице какое-то время молча смотрел на стол.

– С Божьей помощью! – наконец сказал он каким-то странным голосом. – Думаю, можем. А сейчас мне надо домой.

– Домой?

– Применить метод Гросса, – объяснил доктор Фелл. Но прежде чем выйти из комнаты, он еще долго стоял перед изрезанной картиной, на которой с такой силой были изображены в вечернем свете три могилы – теперь наконец заполненные.

В этот вечер доктор Фелл закрылся в маленькой уютной комнате рядом с библиотекой, которую использовал, как сам говорил, для научных экспериментов. Об этих экспериментах миссис Фелл говорила: «Это ужасный беспорядок…» В наши дни склонность к «беспорядку» – одна из самых лучших человеческих черт, и Ремпол и Дороти предложили доктору Феллу свою помощь. Но он был таким серьезным и озабоченным, что они почувствовали: шутить теперь непозволительно. Неутомимый Хедли пошел проверять алиби подозреваемых. Ремпол обратился к доктору Феллу только с одним вопросом:

– Я знаю, вы собираетесь попробовать прочитать эти сожженные бумаги. Знаю также, что они, по вашему мнению, важные. Что вы рассчитываете в них найти?

– Самое худшее из всего возможного. То, что вчера вечером могло оставить меня в дураках, – ответил доктор Фелл и, неторопливо кивнув головой, закрыл дверь.

Ремпол и Дороти сидели рядом у камина. На дворе кружил снег. Вечер был не таким, чтобы куда-нибудь идти. Ремпол сначала намеревался пригласить Менгена поужинать и обновить их давнее знакомство. Но Менген, когда Ремпол позвонил ему по телефону, сказал, что, наверное, не сможет прийти, лучше он, мол, останется с Розеттой. Миссис Фелл пошла в церковь, так что Дороти и Ремпол могли спокойно обменяться в библиотеке мыслями.

– Вчера вечером я услышал о методе Гросса, применяемом для чтения сожженных писем, – повернулся Ремпол к жене. – Но никто, кажется, не знает, как это делается. Думаю, используют какие-нибудь химикаты.

– Я знаю, как это делают, – с победным видом улыбнулась Дороти. – Сегодня после обеда, пока вы были озабочены своими делами, я прочитала об этом методе. Но он, хотя и простой, ничего не даст.

– Ты читала Гросса?

– Да. В переводе на английский. Метод очень прост. Гросс утверждает, что, бросив письма в огонь, можно заметить: написанное на обугленной бумаге видно достаточно четко, оно проступает, как правило, на черном фоне белым или серым, а иногда и другим цветом. Ты этого никогда не замечал?

– Не могу сказать, что замечал. Кроме того, до приезда в Англию я видел слишком мало открытых очагов. Так ты считаешь, применение этого метода ничего не даст?

– Может что-нибудь дать, – задумчиво проговорила Дороти. – Но только в том случае, если речь идет о картонных коробках с печатными буквами на них. А чтобы обычное письмо или что-то в этом роде… Во всяком случае, это делается так: к ровной доске канцелярскими кнопками прикрепляют большой лист прозрачной бумаги, бумагу покрывают клеем, а потом на него кладут обгорелые клочки.

– Но, если эти клочки скомканы, они же рассыплются? Разве не так?

– Да. Гросс говорит, что именно в этом вся сложность. Клочки надо сделать мягкими. На высоте двух-трех дюймов над бумагой устраивают рамку и кладут на нее свернутую в несколько слоев влажную ткань. Во влажном воздухе под нею сожженная бумага выравнивается. Прозрачную бумагу вокруг каждого клочка обрезают, а на стекле подгоняют кусочки друг к другу – так, как складывают картину-головоломку, а потом на первое стекло кладут второе и рассматривают зажатую между ними бумагу на Свет. Но держу пари…

– Попробуем, – предложил Ремпол, загоревшись идеей. Но эксперимент с горелой бумагой ощутимого успеха не принес. Для начала Ремпол достал из кармана давнее письмо и поднес к нему спичку. Несмотря на все его усилия, охваченное пламенем письмо выпало из его рук и лежало на поде камина похожее на черный зонтик величиной дюйма в два. Они стали на колени, осмотрели его со всех сторон, но ничего написанного не разобрали. Ремпол сжег еще несколько листов бумаги, но они тоже рассыпались и только припорошили пеплом пол. Тогда Ремпол начал жечь все подряд, и чем больше он злился, тем больше убеждался, что метод даст результаты, если все делать, как положено. Ремпол несколько раз напечатал на листе фразу: «Настало время, когда все люди должны помогать друг другу», и вскоре уже и ковер был испачкан горелой бумагой. Прижавшись щекой к полу и прищурив глаза, Ремпол внимательно рассматривал клочки.

– Во-первых, – сказал он, – они не обгорели, а сгорели дотла. Слишком старательно выполнены все условия…

А впрочем, есть! Четко вижу слово «люди». Еще более четко, чем напечатанное. Оно кажется нацарапанным на черном. А не видно ли чего-нибудь написанного от руки?