– А я уже боялась, что мастера Уолша подменили, и вечер пройдет без вашего кровожадного красноречия, – усмехнулась Рейчел.

Финтан бросил короткий взгляд на Рене.

– В конце концов, – продолжал Рыжий Лис, – не всякое милосердие я могу явить миру. Сознайся я прямо, что сочувствую колдунам, алхимикам, язычникам или прочему мятежному сброду, я бы поставил вас всех в неприятное положение. Подобного рода милосердие – измена короне, и вы должны сделаться либо соучастниками, либо моими палачами.

– Вы сегодня такой живой и общительный, мастер Уолш, – заметила Мэрри.

– Я же сказал – охота пробудила во мне жизнь, – Рыжий Лис довольно прищурился, сам удивляясь подъему духа и приливу сил в этот вечер.

– Тогда вам стоит почаще охотиться, – посоветовала госпожа Дрейк.

– Когда мы вернемся во Францию, для мастера Уолша будет настоящее раздолье, – сказал Рене.

– Конечно, – согласно кивнул Финтан, – есть славные охотничьи угодья. Жду не дождусь засесть в охотничьем домике. И не в тот гостевой особняк, где с полным комфортом и привычным уровнем роскоши могут заехать хоть особы королевской крови. Я говорю о землянках в глуши леса, окруженных могучими стволами, где корни тугими узлами сплелись меж собой. И там, в тенистых норах, полно самой разной дичи. Но, по правде сказать, найти себе цель можно даже на самом жалком, голом и пустынном клочке земли, было б желание.

– Госпожа Норрейс, могу вас попросить? – обратился граф, намеренно игнорируя взглядом Финтана.

– Да-да, ваша светлость? – оживилась Рейчел.

– Вы не могли бы сделать вид, что вам неприятно слышать разговоры об охоте, что они вас утомляют? Госпожа Дрейк не посмеет вам отказать, – попросил Рене, вызвав у всех за столом улыбку.

– По правде сказать, ваша светлость, я не могу обманывать добрую госпожу, даже в шутку, – поджав губы, ответила Рейчел. – И право, мастер Уолш немало забавляет меня своими жутковатыми рассказами, и это помогает мне не думать о «Пеликане».

– Может, я тогда попробую вас развлечь чем-то другим? – предложил Рене.

– Ничто так не развлекает, как жестокость и ее самое яркое проявление – смерть, – пожав плечами, пробормотал Рыжий Лис. – Не делайте такой вид! Представьте площадь, где в одном конце стоит проповедник с мудростью Соломона и красноречием Иоанна Златоуста, а напротив – уродливый горбун-палач рубит какого-то невезучего вора. И как вы думаете, где соберется народу больше?

– Вы очень смело пользуетесь вседозволенностью, которая вам досталась в силу вашего происхождения, – сказала госпожа Дрейк.

Ее строгий голос осадил Рыжего Лиса – зеленые глаза поумерили азарт и настороженно выглядывали исподлобья.

– Я предпочту проповедника мяснику, – продолжила она. – Прошу, граф, продолжайте.

– Благодарю, госпожа Дрейк, – коротко кивнул Рене. – Хотя мне и придется говорить о смерти, но не о жестокости.

Мэрри согласно кивнула.

– И о пеликане, – продолжил граф.

Два взгляда разом оживились и уставились на Рене – взволнованный открытый взгляд Рейчел и пристальный взор Рыжего Лиса.

– Я помню, как впервые увидел птицу, – граф мягко улыбнулся. – Это было в порту, со мной был мой добрый покровитель, пусть Господь смилуется над его душой. Меня так забавляла походка пеликанов, и этот нелепый клюв… а потом я увидел рисунок, где белоснежная птица вспарывает грудь, и капли крови льются вниз, к разинутым ртам птенцов.

– Вы обещали говорить о смерти, но не о жестокости, – напомнил Финтан.

– Для жестокости, как я ее понимаю, нужен злой умысел, – ответил Рене с явным раздражением в голосе от того, что его перебили.

– То есть, – уточнил Финтан, – проливать кровь во имя защиты близких – не жестокость?

– Если тобой движет лишь это – то нет, – ответил Рене. – Но если это вызвано исступленным отчаянием – это жестокость в чистом виде.

– Жажда крови часто соседствует с желанием защитить своих птенцов, – протянул Рыжий Лис.

– Если опасность миновала, стихнет и жажда крови, – молвил граф.

Макдонелл пожал плечами и перевел взгляд на стену.

– На меня этот рисунок произвел неизгладимое впечатление, – вздохнул Рене, собираясь вновь с мыслями. – Я обратился к своему доброму покровителю, чтобы он разгадал мне этот рисунок. И он мне сказал, что это какой-то монах так изобразил – вы не поверите, кого! Самого Спасителя!

– Неуклюжий пеликан, клюющий себя? – усмехнулся Финтан. – Мне одному это кажется похожим на богохульство?

– Очень похоже на это, – просто ответила Рейчел. – Продолжайте, граф!

– Собственно, мне больше нечего добавить, – скромно признался Рене. – Разве что в разных выражениях описать то чувство, когда отходишь назад, разглядывая мозаику, сложенную из крупных кусочков. Каждый раз, когда мы были в порту, я внимательно наблюдал за этими птицами, а особенно – за их гнездами. Я видел, как пеликан отрыгивает рыбу, чтобы накормить потомство. И до разговора с мастером Эссексом я бы, как вы, госпожа Норрейс, брезгливо поморщился и отвел бы взгляд, но в тот миг я стоял, зачарованный, не в силах сдвинуться с места. Я представлял себя монахом глубокой древности, которые, подобно апостолам, ловили рыбу, однажды загляделись на пеликанов и увидели в нем образ Спасителя.

– Одиночество и лишения научат и не такое видеть, – вздохнул Финтан. – Человек всегда будет прятаться от ужасов, которые нас окружают, ставя между собой и бурлящим миром символы.

– И за каким же символом вы прячетесь, мастер Уолш? – лукаво спросила Рейчел.

– Если облеку это в слова, он перестанет быть символом, и я останусь открыт семи ветрам и семи бурям, – ответил Финтан.

– Правильно капитан тебя прозвал лисом, – довольно хмыкнула Рейчел.

Финтан было улыбнулся, но плечи все равно грустно опустились сами собой. Далее вечер проходил в тишине, изредка прерываемой парой-тройкой фраз. Замок медленно засыпал, готовясь провести эту ночь безмятежно.

После ужина граф и Рыжий Лис откланялись и направились к лестнице. Вернее, Рене направился к лестнице, которая вела в его кабинет, а Финтан весьма спешно проследовал за ним.

– Вы понравитесь моей семье, мастер Уолш, – с тихой горечью ухмыльнулся Рене. – Доброй ночи, Финтан. Ночи стали намного холоднее, постарайтесь не простыть.

– Я пришел просить тебя о милости, мастер Готье, – кротко молвил Финтан и пристально вгляделся в выражение лица графа.

Смятение и тревожность залегли неглубокими хмурыми складками.

– Что на тебя нашло за ужином? – спросил Рене, заходя в кабинет и приглашая друга за собой. – Такая неприкрытая жестокость и цинизм в речи могут стать доводом для происков о том, кто ты таков. В твоем положении это опасно, сын Сорли Макдонелла.

– Я рад, что ты сам, мой друг, заговорил об этом! – обрадовался Финтан.

Граф, очевидно, не разделял этой радости и все еще глядел настороженно, сидя за столом.

– Как раз об этом я и хотел поговорить с