— Как?! Аконит собирается покинуть город, а ты мне ничего не говоришь? — пронзительным голосом воскликнула Стрекоза.

— Не бойся, дорогая, городские заключенные останутся под надежным присмотром, никаких беспорядков не будет. Я думаю, надзиратель уже присмотрел тюремщицу с мужским характером, чтобы держать их в узде.

Он изобразил подобие улыбки и прикрыл веки в надежде смягчить ее своим бархатным взглядом.

— При чем здесь тюрьма? — спросила жена, обращая в прах все его попытки угодить ей. — Мне просто необходимо увидеть эту суку Аконит!

— Ну тогда тебе надо сходить в поселок, где живут бродяги, — может, она еще там.

— Вот первое умное слово за день! — отозвалась госпожа Стрекоза в досаде, что из-за волнения сама не подумала об этом.

Она раздраженно огляделась, переводя взгляд с постели, еще хранившей отпечаток тела ее мужа, на его уродливое белье, висевшее на ширме. Скопец Доброхот стоял, прислонившись к столику, который больно врезался ему в нижнюю часть спины, и жалел, что не успел прибрать свои вещи, оскорблявшие чувства его жены.

— Проходя мимо здания суда, я отметила, что там царит невероятный беспорядок: стражники, которым платят за более-менее достойный вид, небрежно подпирают стены и зубоскальничают, отпуская сальные шуточки, — сказала госпожа Стрекоза с негодованием в голосе. — Только неучи находят удовольствие в скабрезностях! Я не удивилась бы, если бы оказалось, что нашего судьи нет в городе.

— Нет в городе? Как это? — заволновался господин Доброхот.

Его жена, пожав плечами, внимательно посмотрела на мужа.

— Ну, может быть, расследования заставили его выехать за пределы города. Тебя это как-то волнует? Мне казалось, ты боишься, как бы он не оказался слишком любопытным.

— Ну, в этом смысле, мне кажется, я ответил на все его вопросы и предоставил ему столько информации, сколько ему и не снилось! Я вот только думаю, что же за судью такого получили горожане? Разве его место не среди своих подопечных?

— Ну знаешь! — непринужденно ответила жена. — Он ведет одновременно столько дел, стоит ли удивляться, что он все время носится туда-сюда, словно щенок, которому бросают кусочки сала?

* * *

Носильщики бежали крупной рысью, и им казалось, что они совершают увеселительную прогулку. Несколько дней назад они предложили свои услуги — если бы они только знали тогда, какими нечеловеческими страданиями это обернется! — одному врачу, что был тучнее беременной коровы; кроме того, изо рта у него так воняло, что они чуть не попадали замертво. После такой тяжести им пришлось несколько дней приходить в себя. Кое-как залечив вывернутые колени и растянутые сухожилия, они дали себе слово впредь смотреть хорошенько, чтобы клиент весил не больше молодой свиньи. Поэтому, когда сегодня на рыночной площади их окликнула молодая женщина с гордой повадкой, они не раздумывая бросились к ней, всем своим видом выражая готовность услужить.

— В поселок бродяг! — приказала она, даже не взглянув на их мускулистые ноги.

Немного разочарованные, они тем не менее бодрым шагом отправились в указанном направлении, ибо их пассажирка весила не больше курицы с цыплятами. Они успели заметить изящество лодыжки, показавшейся из-под подола платья, и оценить тонкую кость, выдававшую в ней знатную даму. Наконец-то! Это не какая-то там распустеха! Довольные судьбой, они пару раз попытались завести с ней разговор о погоде, но молодая женщина хранила ледяное молчание.

Когда они добрались наконец до поселка, женщина ловко соскочила с носилок на землю и велела им ждать. Они увидели, как она пробирается среди пустых лачуг.

— Что такой прекрасной госпоже делать среди бродяг? — пробормотал первый носильщик, совершенно лысый мужчина, отпустивший для разнообразия длинную козлиную бородку. — Если она и с ними поведет себя так же надменно, как с нами, ей тут никто чая не предложит.

— Тем более что поселок, кажется, совершенно пуст, — добавил его товарищ, усаживаясь на придорожную траву. — Ни тебе паршивой собаки, ни хилого кота. Видать, бродяги оставили эти земли. Только бы они не подошли ближе к городу!

— Похоже, они забрали с собой весь свой урожай, — заметил лысый, показывая на перекопанные участки земли. — Всяко лучше, чем обворовывать сады приличных людей. Надо же и городским воришкам что-то оставить: недаром говорят, что украденная еда вкуснее!

Удобно растянувшись в тени баньяна, они смотрели с холма, как их клиентка порхает внизу там и сям. Рукава ее развевались, словно воздушные крылья, когда она перебегала от хижины к хижине, нигде не находя ни живой души. Открывая наугад двери и окна, то и дело ныряя внутрь покинутых жилищ, она, судя по нетерпеливым жестам, была вне себя от гнева.

— Смотри-ка, нашей дамочке что-то не нравится, — ухмыльнулся лысый, зажав в зубах травинку. — Не знаю уж, что она там ищет, но, похоже, она этого не находит.

— Может, несколько сладких картофелин да пару тыквин? — предположил его напарник, лениво вытягивая ноги. И, продолжая наблюдать за беготней молодой женщины, они прыснули от смеха. Та же, уперев руки в бока, громко закричала, а потом в отчаянии бросилась обследовать свинарник и сарай. Несколько раз она останавливалась перед домиком, увитым диким виноградом и цветами, и звала, звала кого-то, но никто не откликался на ее зов.

— Хозяйка-то прямо ходуном ходит, — заметил лысый. — А что, ей даже идет: гляди, как красиво подпрыгивают у нее на плечах растрепавшиеся волосы.

— Точно, как у тебя, когда ты несешь носилки, — откликнулся его товарищ, похрустывая пальцами ног.

— Хорошо, что, когда она нас нанимала, ей не было известно, что поселок пуст!

Вскоре, устав от поисков, молодая женщина поднялась наверх. Брови ее были сурово сдвинуты, а губы побледнели от гнева. Носильщики проворно вскочили на ноги, вновь всем своим видом выражая крайнее почтение.

— Госпожа, вы так и не нашли никого, кто бы вас принял? — с притворной почтительностью спросил лысый.

И, поскольку дама продолжала хранить высокомерное молчание, его напарник в тон ему добавил:

— Да, бывают же такие: обращаются с людьми как с каким-то сбродом!

* * *

В комнате Сю-Туня было темно, как в могиле. Задернутые шторы не впускали туда лунный свет, и лишь по едва различимому дыханию, слабее мышиного вздоха, можно было догадаться, что в комнате кто-то есть.

В темноте вспыхнула искра, и госпожа Аконит повернулась к постели. Монах лежал на спине, скрестив на груди руки, неподвижный, словно труп. Молодая женщина успокоилась — слава богу, благодаря знакомому слуге ей удалось проникнуть в комнату. Он же и сообщил ей о том, что его хозяин при смерти. И тогда она поняла, что не зря трудилась все это время.

Женщина бесшумно подошла к кровати и вгляделась в лицо француза. Отсутствие на нем голубых глаз, скрытых под опущенными веками, взволновало ее до боли. Для нее это были двери его духа, и она не раз пользовалась ими, и вот теперь они закрыты. С удивительной нежностью она отвела со щеки монаха вьющуюся прядь и осмотрела бледную рану на его запястье, которую не стали перевязывать во избежание заражения.