– Так, значит, он пообещал тебе, не так ли? – протянула леди Харриет. – И поэтому ты рассчитывала стать наследницей вполне приличного состояния. Ты будешь разочарована. Только две или три недели тому назад твой отец составил новое завещание. К счастью, не так ли? В нем он все оставил мне – все!

Гизела не шелохнулась. Память возвращалась в прошлое. В доме ночевал незнакомец. Он приехал из Лондона под вечер. Маленький, тщедушный, как будто высохший. Элси даже сказала: «Интересно, для чего он понадобился хозяйке? Не похож на ее обычных знакомых. Наверное, имеет отношение к закону: такой же бездушный и сухой».

Имеет отношение к закону! Гизела ясно вспомнила тот вечер. Отец за обедом много выпил, но леди Харриет тем не менее все время подливала ему в стакан. Гизела никак не могла тогда понять, откуда такая заботливость, и решила в конце концов, что мачеха разыгрывает спектакль перед гостем. Сейчас она все поняла.

– Вы заставили его подписать то завещание, – с вызовом бросила она. – Думаю, он даже не знал, что подписывал. Вместо отца завещание написал ваш адвокат. Его рукой, несомненно, водили вы.

– И что из того? – прокаркала леди Харриет. – Разве у меня нет прав защищать свои интересы? Разве я не была его женой? Да и зачем тебе его деньги? К тому же на двоих все равно бы не хватило.

Она еще раз быстро окинула Гизелу взглядом:

– Ты наверняка найдешь себе дело. А если нет – в каком-нибудь работном доме всегда отыщется местечко для особы, родившейся неизвестно от кого.

Мачеха повернулась и пошла к двери. Гизела кинулась за ней.

– Но нельзя так просто взять и выгнать меня из дома, – взмолилась она. – Даже не верится. Что со мной будет? Не могу же я пойти побираться или просить крова у чужих людей. Позвольте мне остаться. Я буду работать на вас. Делать все, что прикажете. Дайте мне немного времени, чтобы подумать, решить, поискать какое-то место.

Леди Харриет обернулась.

– О! Совсем другой тон, – сказала она. – Теперь мы не такие важные, да? Ну вот. Позволь мне внести ясность. Я не потерплю твоего присутствия. Всегда ненавидела тебя, твою лень и вечные всхлипывания. Сейчас я стала хозяйкой Грейнджа, а ты убирайся в канаву – там родилась, там тебе и место.

Она оглядела Гизелу с ног до головы, отметила про себя каждую деталь, все до мелочей: красивую прическу, темные глаза, полные страха и боли, белоснежную кожу с яркими следами от ее ударов, прелестные плавные линии молодого тела, которые угадывались даже в мешковатом платье. Когда леди Харриет закричала, ее голос исказился в неожиданном приступе беспочвенной ревности:

– Убирайся вон, или я вытолкаю тебя тумаками из дома, и сделаю это с удовольствием. Я не выношу одного твоего вида. Поняла?

– Но… у меня… нет денег, – слабо запротестовала Гизела. – Я даже не смогу доехать до Таусестера.

– Ладно. Я дам тебе десять фунтов, – с неохотой согласилась леди Харриет. – И это последний раз, когда ты получаешь от меня деньги, учти. Десяти фунтов вполне достаточно, чтобы решить, получишь ли ты работу или отправишься к дьяволу. Лично мне все равно. Только убирайся отсюда. Слышишь меня? Убирайся, или сама пожалеешь.

Леди Харриет вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, и затопала по коридору. Гизела послушала, пока не затихли ее шаги, и с ужасом огляделась по сторонам, приложив руки к пылающим щекам. Она ни секунды не сомневалась, что леди Харриет выполнит свою угрозу. Если она не уедет, ее просто вышвырнут вон. Или, что гораздо более вероятно, мачеха своими побоями выживет ее из дома. Она с тоской вспомнила о том времени, когда ребенком с криками носилась по всему дому, стараясь увернуться от кнута леди Харриет. Она слишком хорошо помнила, что ей никогда не удавалось спастись ни от мачехи, ни от ее беспощадных ударов, которые обрушивались на худенькое тельце, оставляя рубцы и на теле, и на душе.

– Куда мне идти? – вслух произнесла Гизела.

Ответа не было. В первую секунду она в отчаянии решила обратиться за помощью к императрице, но сразу поняла, что не сможет так поступить. Императрица обещала устроить ее приезд в Австрию, и она сдержит слово. Но сейчас было бы очень неловко беспокоить ее своими просьбами или явиться в Истон Нестон непрошеной гостьей. Кроме того, Гизела знала, что ее собственная гордость никогда не позволит унижаться и просить об одолжении императрицу, такую добрую и понимающую. Она должна хоть как-то устроиться, а потом написать императрице письмо, где сообщит свой новый адрес. Но те несколько месяцев, которые на это уйдут, наверняка покажутся столетием – такой беспомощной и одинокой она себя чувствовала.

Потом Гизела вспомнила о бриллиантовой звездочке, спрятанной в ящике. По крайней мере, она стоила денег. Ей ни за что не хотелось продавать брошь, но это была единственная ценная вещь, которая могла спасти ее от голодной смерти, когда уйдут все десять фунтов, обещанные леди Харриет.

Девушка бросилась на кровать, не в силах больше думать о своем положении или искать какой-то выход. Что она могла сделать? В самом деле, ей больше ничего не оставалось, как только выполнить приказ леди Харриет и покинуть дом, в котором она прожила всю свою жизнь. В ее распоряжении оставалось время до завтрашнего полудня. Гизела знала, что не сможет уйти, не попрощавшись с лошадьми. Она должна в последний раз погладить гнедую кобылу, столько раз возившую ее на себе, поцеловать мягкую морду любимой отцовской лошади и старого серого коня, жившего у них, сколько себя помнила Гизела. А теперь он только пасся, проводя свои последние дни в мире и покое.

Позже Элси принесла ей поесть. Гизела не дотронулась до еды, у нее не было сил рассказать Элси, что произошло. Служанка с любопытством поглядывала на Гизелу, но интуиция ей подсказывала, что молодая хозяйка не расположена к болтовне, и после нескольких ничего не значащих фраз она ушла к себе.

Гизела разделась и легла между холодными простынями на кровать. Она была ошеломлена и в то же время чувствовала себя совершенно разбитой, как будто леди Харриет исполнила свою угрозу и задала ей взбучку.

Нужно было взглянуть правде в глаза: ее ничему не научили. Несмотря на все ее достоинства, образование она получила никудышное. Леди Харриет считала, что нечего попусту тратить деньги на учителей. Три раза в неделю Гизеле давал уроки местный викарий, и еще несколько лет к ним из Таусестера приходил бывший учитель, обучавший ее игре на фортепиано и французскому языку. К счастью, в отцовской библиотеке сохранилось много книг. Некоторые из них устарели, а те, которые собирал еще дедушка, были тяжеленными трактатами по каким-то непонятным для нее предметам. Но Гизела все равно читала. Ей нравился их прекрасный язык, хотя довольно часто она не понимала, о чем идет речь.

Она также старалась уберечь газеты от горничной, которая уносила их, чтобы разводить огонь. Газеты были для Гизелы единственной возможностью заглянуть в другую жизнь, и обычно она ощущала собственную непросвещенность, ибо имела небольшой кругозор или вообще не понимала, почему тому или иному вопросу придавалось такое большое значение.