Достижения Занука-продюсера, бесспорно, выглядели импонирующим образом: ведь он принес студиям, где работал, более тридцати двух «Оскаров»[106]. В 1946 году Занук выступал продюсером получившего награды фильма об антисемитизме «Джентльменское соглашение», режиссером которого являлся Элиа Казан. Но под надзором Занука находились также сценарии, финансовые сметы, состав исполнителей, монтаж и окончательная доводка более пятидесяти фильмов в год; он утвердил больше кинофильмов в техниколоре, нежели их выпустила любая другая студия в городе, и, кроме того, Занук привлекал к сотрудничеству новых режиссеров, одновременно не забывая опытных творцов. В своей работе он был полностью независим от президента компании. Спироса Скураса, которого отлично знал по киностудиям «Уорнер бразерс» и «XX век», и наоборот — Скурас, главный финансист в правлении студии, целиком полагался на творческий инстинкт Занука.

Если говорить о Мэрилин Монро, то Занук почти не замечал ее: для него она была всего лишь одной из многих молодых актрис, с которыми у студии был контракт, и при распределении ролей в новых фильмах он откладывал или переворачивал ее фотографию быстро и безо всякого интереса. Невзирая на это, у Мэрилин был теперь постоянный источник дохода, и в сентябре она открыла банковский счет. И все-таки год она закончила, так и не сыграв ни единой роли — даже самой малюсенькой или в групповой сцене. «Она размышляла о работе очень серьезно», — говорил ее агент, Гарри Липтон, и добавлял о несогласии Мэрилин с теми, кто считал, что у нее чудесное занятие: получать деньги, ничего не делая и не снимаясь. Хотя от нее и не требовалось ежедневно являться на студию, она, как припоминает Аллан Снайдер, делала это. Мэрилин по-прежнему жила с Аной Лоуэр, откуда приезжала автобусом или велосипедом в костюмерный отдел киностудии «Фокс», чтобы познакомиться со стильной старинной и современной сценической одеждой, разными тканями и корсажами. Она задавала вопросы всякому, кто располагал ценными для нее сведениями и знаниями, каждому опытному работнику, кто готов был уделить ей пять минут, чтобы продемонстрировать освещение, показать кинокамеру, уточнить способ произнесения текста или особенности дикции.

«Она отчаянно стремилась впитывать все, что только могла» (это слова Снайдера) и хотела, в частности узнать различные способы наложения грима, присущие черно-белым и цветным съемкам. Известный во всем кинематографическом мире (а позднее и на телевидении) своим техническим совершенством в гримировке актеров, Снайдер быстро стал в этом вопросе ментором молодой ученицы. Она доверяла ему, опиралась на его советы и была благодарна своему наставнику за терпение, проявляемое тем в вопросах раскрытия тайн косметики в кинематографе, — хотя у нее самой не было никаких особых дел и занятий, а его день был до краев заполнен работой.

«Я сразу же заметил, что ей отчаянно недостает уверенности в себе и что она, хоть уже много позировала фотографам, не считает себя красивой. Ее нужно было подолгу убеждать, чтобы она заметила свою природную свежесть и красоту и поняла, как потрясающе ее можно использовать для киносъемок». Отсутствие у Мэрилин веры в себя, а также ее детское любопытство к различным трюкам и трансформациям, возможным благодаря кинематографическому ремеслу, прямо-таки тронули Снайдера. Его восхищала также решительность Мэрилин и ее умение преодолевать разочарование, которое каждую очередную неделю приносило ей отсутствие предложений из киностудии. Впечатляло Снайдера и ее упорство в стремлении максимально постичь те вопросы, о которых до сих пор у нее не было ни малейшего понятия. Снайдер, точно так же как Шемрой и Лайон, заметил в ней редко встречающийся блеск, нечто неуловимое и не поддающееся дефинициям, опытность женщины и открытость ребенка. На протяжении шестнадцати лет, с первого дня карьеры Мэрилин и вплоть до конца ее жизни, их связывала прочная и непоколебимая дружба, не осложненная романом[107].

Ближе к концу 1946 и в начале 1947 года другие сотрудники киностудии также заметили ее энтузиазм и жажду включиться в работу; ведь получение какого угодно задания означало для Мэрилин, что она принята в ту среду, где все еще полагала себя чужеродным телом. Джон Кэмпбелл, работавший на студии в качестве публициста, вспоминает, что Мэрилин, одетая в облегающий свитер, ежедневно навещала все офисы прессы. Сам Кэмпбелл относился к ней доброжелательно и не хотел вести себя с девушкой невежливо, но команды сверху по ее поводу не было, так что журналисты считали эту старлетку немного нудной и приставучей.

Совершенно другого мнения по поводу Мэрилин придерживались фотографы «Фокса», к которым часто обращались с просьбой предоставить журналам, газетам или рекламным агентствам хорошие фотоснимки внешне привлекательных актрис, имевшим со студией контракт. Мэрилин с радостью позировала им в самом что ни на есть минимальном купальнике или в неглиже, которое было почти таким же прозрачным, как целлофан. Не лишено оснований предположение, что большинство наиболее смелых и даже рискованных фотографий не могло быть использовано, однако в процессе съемки этих кадров ни сами фотографы, ни их утомленный объект не жаловались на чрезмерный объем или сложность работы. С типичной для них небрежностью журналисты из «Фокса» наделали кучу шума вокруг информации, которая очаровательным образом отличалась от правды: снимок Мэрилин Монро в раздельном купальном костюме, украшавший номер газеты «Лос-Анджелес таймс» от 30 января 1947 года, был снабжен веселой подписью: «Воспитательница маленьких деток попала в кино». Фотография сопровождалась небольшой заметочкой, где пояснялось, что эта «восемнадцатилетняя детская воспитательница-блондинка была замечена искателем талантов с киностудии и сразу же ступила на путь, ведущий к славе. Но это не будет короткой прогулкой».

В феврале 1947 года студия воспользовалась своим правом возобновления, точнее, продления, контракта на следующие полгода, а несколько дней спустя Мэрилин наконец начала играть. Ее кинематографическим дебютом стала роль ученицы средней школы во второразрядном фильме под названием «Скадда-ху! Скадда-хей!», которое британские распространители вполне разумно сменили в прокате на «Летнюю молнию». Этот снятый в техниколоре цветной фильм рассказывает о фермерской семье, где единокровные братья ведут между собой целое сражение насчет того, как лучше всего выращивать и воспитывать мулов[108]. В течение нескольких мартовских дней Мэрилин приходила на студию, где под наблюдением режиссера Ф. Хью Херберта сыграла в двух сценах, которые не вносили ничего дополнительного в смертельно скучную фабулу. В первой из них она была снята в лодке вместе с еще одной молодой актрисой. При окончательном монтаже все эти кадры оказались вырезанными. Во второй сцене ее можно было увидеть и услышать только в течение какой-нибудь секунды, когда она быстро шагала вслед за леди Джун Хейвер и восьмилетней Натали Вуд[109], крича Хейверу «Привет, Рэд!» Только самый внимательный зритель мог заметить Мэрилин Монро, которая исчезала с экрана раньше, чем Хейвер успевал ответить «Привет, Пэгги!»[110]