Он был уверен, что арамбаша выставит против него лучшего бойца, который должен поиграть с ним как кот с мышью, а затем примерно отделать. Хорошо, если всё обойдётся царапинами и малой кровью, но Юрек знал, что когда идёт герц, — даже не боевая, а учебная схватка, — то иногда может дойти и до смертоубийства. Бойцы заводятся и теряют голову — перестают здраво соображать. Особенно, получив лёгкую рану. А уж схватка с гайдуком точно не сулила Юреку ничего хорошего. Похоже, ему придётся сражаться за собственную жизнь как в настоящем бою...

Юрек взмахнул несколько раз карабелой, чтобы привыкнуть к тяжести клинка, и убедился, что сабля великолепно сбалансирована и лежала в руке как влитая — будто её для него делали. Это его порадовало. С плохим оружием много не навоюешь.

— Я выбираю эту саблю, — сказал он предводителю гайдуков.

— Хороший выбор... — Юреку показалось, что по лицу арамбаши пробежала тень неудовольствия. — Что ж, тогда в круг.

Он поискал глазами и позвал:

— Вук[74]! Составь пару нашему гостю.

— А это мы запросто! — раздался густой бас, и в круге появился кряжистый гайдук, тёмное лицо которого было сплошь в сабельных шрамах; вернее, даже не в шрамах, а неглубоких царапинах.

Это могло означать только одно — Вук хорошо чувствовал дистанцию и мог избежать смертельного удара за счёт быстрой реакции, что предполагало в нём незаурядного бойца. Кульчицкий ощутил под сердцем холодок. Похоже, арамбаши выставил против него своего лучшего бойца. Юреку приходилось видеть подобные лица — среди старых казаков-запорожцев, которых ни пуля не брала, ни сабля.

Но выбирать не приходилось, и Юрек, сняв кафтан, остался в одной кошуле. Так полагалось во время учебных поединков; на белой рубахе кровь мгновенно становится видна, и поединок прекращался. То же проделал и Вук. Гайдуки окружили поединщиков плотным кольцом (их было не более тридцати) и с гоготом обсуждали предстоящий герц. Некоторые даже били по рукам, ставя деньги на того или другого бойца; но большинство отдавало предпочтение Вуку.

«Я бы и сам на него поставил...» — обречённо подумал Юрек. И спросил арамбашу не без задней мысли:

— Поединок до первой крови?

Тот немного помедлил, затем коварно ухмыльнулся и ответил:

— Нет. Поединок будет продолжаться до тех пор, пока кто-то из вас не запросит пощады.

Юрек сумрачно кивнул. Он всё понял. Попросить пощады любой уважающий себя поединщик, будучи при полной силе и в нормальном здравии, просто не имел права. Даже если у него имелось несколько лёгких ранений. Это было не по-рыцарски. Потом такого человека объявляют трусом и отправляют делать самую грязную работу. Но зачем это нужно арамбаши? Он и так волен сделать с пленниками всё, что угодно. Это была загадка, отгадывать которую некогда, — Вук уже изготовился к бою.

Кульчицкий хорошо знал, что саблей легко атаковать, но трудно защищаться. А Вук явно вознамерился подавить его своей мощью. Судя по его почти прямому венгерскому клинку, и стиль фехтования у него был венгерский. Венгры накопили большой опыт в столкновениях с османами, и их прямым клинкам были доступны и удар, и укол, и парирование саблей любого западного или восточного оружия. Обычно венгерские гусары сражались с янычарами, орудовавшими ятаганами, на равных.

Но одно дело ятаган, а другое — польская карабела. Клинок сабли Юрека имел обоюдоострую елмань, от ранений которой уберечься очень трудно. Защищаясь карабелой с елманью, боец мог нанести коварный удар как бы вскользь, по ходу, располосовав руку или живот противника. От таких фехтовальных приёмов — скорее, казусов — не убережёшься, так как они возникают, что называется, на ровном месте, совершенно неожиданно как для атакующего бойца, так и для того, кто защищается.

Бой, как и ожидал Юрек, начался в вихревом темпе. И спустя считанные минуты его и так ветхая рубаха получила прореху и окрасилась в том месте в красный цвет. Гайдуки возбуждённо зашумели, и те, что поставили на Вука несколько монет, начали подбадривать его. В пылу схватки Юреку неожиданно попался на глаза монах. Каким-то чудом он протолкался вперёд и теперь, держа в руках большой крест, истово молился. Догадываться было легко, за кого именно...

Как ни странно, но рана подхлестнула Юрека. В нём вдруг проснулся какой-то первобытный кровожадный инстинкт; злобно ощерившись, он произвёл молниеносную атаку, и на отходе зацепил Вука елманью. Кошула гайдука мгновенно стала похожей на рубаху Юрека; но крови было гораздо больше. Наверное, остриё елмани задело какую-то большую кровеносную жилу.

В отличие от Кульчицкого, ранение для гайдука послужило предостережением. Он стал заметно осторожней, и уже фехтовал без глупого и опасного для него самого напора. Вук старался нащупать слабые места в защите Юрека, но тот уже вошёл в раж, и несколько подзабытое искусство герца, которое ему преподавали лучшие рубаки Запорожской Сечи, начало всплывать не только в памяти, но и в движениях, которые становились всё более и более отточенными и даже в какой-то мере автоматическими. Мысль не успевала угадать, куда нацелен удар венгерской сабли Вука, а карабела уже парировала его помимо воли Юрека.

Будь эта схватка в боевой обстановке, Юрек уже убил бы Бука. Он это чувствовал. Лесной разбойник ни в коей мере не мог сравниться с бывшим запорожцем, для которого от искусного владения саблей зависела его жизнь. В Сечи казаки часами упражнялись в герцах, до изнеможения. А гайдукам это было не нужно. Для того чтобы ограбить купеческий обоз или напасть ночью на имение какого-нибудь богатея, отменное владение холодным оружием не обязательно. Тем более что под рукой всегда есть пистолеты и «янычарки».

Но нужно было заканчивать герц. Убить Бука или серьёзно его ранить Юрек не мог. Это было равнозначно смертному приговору. А ему хотелось ещё пожить. Иногда он с надеждой бросал быстрые взгляды на арамбашу, которому принесли кресло, и он сидел в нём, насупившись как сыч. Похоже, предводитель лесных разбойников понимал, что у Бука дело не ладится и что он может погибнуть, однако почему-то не прекращал поединок, хотя это было в его власти. Наверное, надеялся на счастливую звезду своего юнака.

Тогда Юрек решил применить приём, которому его обучил старый пластун. Когда нужно было взять «языка», который конечно же отмахивался от казаков сабелькой, в ход шли чаще всего арканы или ловчая сеть — как это делают птицеловы. Но иногда — особенно в плавнях, где особо не размахнёшься, — приходилось идти на противника грудь в грудь. Вот там и требовалось необыкновенное искусство пластунов, способных к разным колдовским штучкам.

Однако, от того приёма, который применил Юрек, колдовством и не пахло. Улучив момент замаха, он с неожиданной стремительностью бросился к Буку, перехватил его руку с саблей, а свою карабелу приставил ему к горлу.

— Сдавайся! — крикнул Юрек каким-то чужим хриплым голосом.

Бук попытался освободиться от захвата, и острое лезвие клинка карабелы тут же нарисовало на его шее красную полоску.