– Без паники. Ты же можешь сказаться больной? Тогда для тебя это и будет после осенних каникул.

– Карстенс ни за что не поверит. Сегодня я заехала на велопарковку одновременно с ним. Он со мной поздоровался.

– Ты же можешь внезапно заболеть. И даже смертельно заболеть.

Он усмехнулся, снял руку с ее руки и поднял пакетик с кексом.

– Почему бы и не от розового кекса с давно истекшим сроком годности?

Лаура хотела улыбнуться, но у нее не очень получилось.

– Какая же я глупая! – сказала она. – Я просто неправильно записала в дневник. И уже не в первый раз. Она посмотрела на свои часики. – Осталось пять минут. Герман, что ты делаешь?

Герман снял упаковку с кекса и поднес его к самому носу Лауры.

– Откуси несколько раз. Потом засунь два пальца в рот. Выбрось все. Прямо на стол. А потом я отведу тебя к консьержу, чтобы отметиться. Даю слово.

Лаура уставилась на него, он ей улыбался, но по его лицу было видно, что он не шутит, он предложил всерьез.

– Но…

«Но я боюсь», – хотела она сказать, но вдруг передумала.

– А как же ты? – сказала она тогда. – Ведь и ты опоздаешь на контрольную?

– Не беспокойся, – сказал Герман. – Я тоже ничего не выучил.

Он нагнулся, поднял свою сумку и поставил ее на стол.

– Сознательно не выучил, – продолжал он. – У меня в дневнике все записано правильно. Но потом я подумал: все эти контрольные – лучший повод не учиться.

– О?

Лаура придала лицу вопросительное выражение – по крайней мере, постаралась, но в то же время у нее из головы не выходил следующий урок и мысль о том, что же ей делать. Физик Карстенс был маленького роста, утром на парковке он до последней секунды не слезал с велосипеда, он всегда слезал только тогда, когда его никто не видит, потом быстро шел в свой кабинет, а там забирался на высокий табурет и сидел на нем до конца урока. Ученики называли его Карлик Карстенс, но со своего табурета он наводил на них страх. Девочек он открыто высмеивал за ничтожные способности к точным наукам, унижал их перед всем классом, чтобы завоевать популярность среди мальчиков. Это просто исключалось – честно сказать Карлику Карстенсу, что она неправильно записала дату контрольной у себя в дневнике и просит его, если можно, перенести для нее эту контрольную на более поздний срок. Она так и видела перед собой его маленькие колючие глазки, похожие на беличьи или даже на сорочьи или вороньи, – глаза птицы, которая, кажется, внимательно тебя слушает, но вдруг клюет в лицо. «Это неразумно с твоей стороны, девочка…» Она уже слышала, как он это скажет, а потом обратится ко всему классу: «Девочка Лаура не подготовилась к контрольной работе. Есть тут еще желающие сразу перейти в школу домоводства?» Она слышала, что у господина Карстенса есть дети, но невозможно было представить себе женщину, которая могла бы без тошноты вытерпеть рядом с собой в постели этого маленького подлого человечка.

– Что такое? – спросил Герман. – Чему ты улыбаешься?

– Нет, я вдруг подумала: если просто долго думать о Карлике Карстенсе, то и розовый кекс есть не придется.

Теперь засмеялся и Герман.

– Ну да, в самом деле, зачем выслуживаться перед этими уродами? – сказал он. – Я со временем пришел к такому заключению. С меня хватит. Больше не напрягаюсь. Надо валить отсюда. Урок за уроком переливать из пустого в порожнее с этой посредственностью вредно для психики. А в моем случае не только для психики. У меня все чешется, я потею, от меня начинает вонять. Его кабинет просто кишит заразой, повсюду летают микробы, а источник инфекции стоит перед классом.

Лаура увидела в лице Германа что-то, чего не видела раньше, – нечто серьезное, иронию, которую обычно он умело скрывал.

– Но ты же можешь уйти? – спросила она. – Из школы, я имею в виду.

– Такого удовольствия я им не доставлю. Нет, им придется меня выгнать. Они должны осмелиться сказать мне прямо в лицо: «Мы ненавидим тебя, Герман. Проваливай отсюда». Но они, конечно, не посмеют, для школы это облом.

– Но как ты хочешь добиться, чтобы им пришлось тебя выгнать?

– Всегда можно что-нибудь сделать. Я могу что-нибудь сделать. Это болезнь, это так надо рассматривать. Скоро выпускной экзамен, а ты уже заражен, выходишь из школы смертельно больным. Есть разные возможности. Можно бороться с очагом инфекции. Можно взорвать здание, но это не имеет смысла, они просто построят его снова, здесь или в каком-нибудь другом месте. Можно взяться за источник заразы. Продезинфицировать все барахло. Чем надо. Если болен человек, применяют пенициллин, облучение или химиотерапию. Но прежде всего нужно поставить диагноз. Может, нужны инсектициды или сельскохозяйственные яды, может, нужны более решительные меры. И еще большой вопрос, поможет ли это. Это как с войском, которое тебя атаковало: можно скосить сотню, но они все прибывают. Из педагогических вузов каждый год выходят тысячи новых учителей. И обрати внимание, дай мне пояснить одну вещь: я лично не собираюсь принимать все эти меры, для начала я не врач и не знахарь; главное, что я не собираюсь рисковать собственным будущим. При нынешней правовой системе именно противники болезни на долгие годы пропадают в тюрьме, иногда до конца своей жизни. Такого удовольствия я им тоже не доставлю.

Он порылся в сумке и что-то из нее вытащил. Кинокамеру, увидела Лаура. Маленькую, черную и плоскую, без ручки. Герман начал крутить какую-то головку сбоку, и Лаура вспомнила, что он говорил о заводном механизме.

– Я хотел бы попросить тебя кое о чем, – сказал он. – Сейчас я помогу тебе с консьержем, чтобы отметиться и все такое. Расскажу Карстенсу, что ты ушла домой смертельно больная. А взамен прошу твоего разрешения снять, как ты заблюешь этот стол. Лаура, обещаю тебе ничего с этим не делать, пока ты сама не разрешишь. Ты будешь первой, кто увидит, что получилось. Немножко хорошей музыки – и скоро сможешь посмотреть.

Сначала она не знала, что и сказать, как ей на это ответить.

– Колпачок, – сказала она наконец и указала на объектив камеры, видоискатель которой Герман тем временем прижал к левому глазу. – Ты не снял колпачок.

В это время, незадолго до окончания большой перемены, в школе всегда была толчея, школьники торопились разойтись по классам, но сейчас в вестибюле было необычайно тихо. Застекленная клетушка консьержа была пуста. Лаура посмотрела сначала на свои часики, а потом на большие часы над главным входом.

– Осталось всего три минуты, – сказала она. – А где же…

– Посмотри, там, – сказал Герман.

Он указал на коридор справа от лестницы, где собралась небольшая группа школьников, к которой присоединилось несколько учителей.

– Карстенс, – сказал кто-то, когда Лаура за спиной у Германа стала пробираться к кабинету физики.

– Наверное, обморок, – сказал кто-то другой.