Мало того, несколько депутатов сейма от третьей по величине фракции, Аграрного союза, впервые в истории взаимоотношений с Российской Империей выразили, хотя и в весьма мягкой форме, недовольство существовавшей с 1809 года линией границы. Предложили Петрограду вернуть якобы некогда входившие в состав Великого Княжества Восточную Карелию, западную часть Мурманского полуострова и даже Аландские острова, испокон века населенные одними шведами.74

Не могла улучшить только что начавшиеся отношения соседних государств и небрежность, допущенная – сознательно или невольно, по незнанию – премьером П. Свинхувудом в судьбоносном для финского народа документе. Привезённой 16(29) декабря делегацией сейма в Петроград просьбе признать независимость Финляндии. В ней почему-то были использованы два наименования того органа, к которому и было адресовано обращение – и Совет Народных Комиссаров, и Российское правительство.

Но такой огрех оказалось устранить очень легко. Совнарком поручил своему управляющему делами В.Д. Бонч-Бруевичу «словесно довести до сведения делегации финляндского сейма о возникших в Совете Народных Комиссаров затруднениях и просить их внести в Совет новое обращение, с более ясно сформированным обращением к Совету Народных Комиссаров как к Российскому правительству».75

Свинхувуд не стал упорствовать, почему уже 18(31) декабря вопрос был разрешён. Принятый в тот день Совнаркомом декрет гласил: «Войти в Центральный Исполнительный Комитет с предложением: а) признать государственную независимость Финляндской Республики; б) организовать, по соглашению с финляндским правительством, особую комиссию из представителей обеих стран для разработки тех практических мероприятий, которые вытекают из отделения Финляндии от России».76

Спустя четыре дня, 22 декабря (4 января) ВЦИК утвердил этот декрет Совнаркома. Теперь следовало приступать к являвшимся непременной формой ««цивилизованного развода» предусмотренным «практическим мероприятиям». Одним же из них предстояло стать согласование границы. Сохранение её по прежней линии либо внесение каких-либо уточнений, серьёзных или незначительных изменений. Однако решение данной задачи началось не сразу. Лишь в феврале 1918 года, да к тому же ещё и с представителями нового, революционного правительства…

Совершенно иначе сложилось положение на неоккупированной территории Прибалтики. Действовавшие там избранные при Временном правительстве Земские советы Эстонии и Латвии пока ещё не требовали независимости. Довольствовались обретённой национально-территориальной автономией и с момента образования занимались весьма прозаическими, но необычайно важными делами. Упрочением своей администрации и своеобразным культурным возрождением – переводом делопроизводства и школьного образования на соответственно эстонский и латышский языки. И дожидались созыва Учредительного собрания, которое, как все полагали, и разрешит проблему конструирования страны из полусамостоятельных «штатов». В том числе – Эстонского и Латвийского.

Поначалу умиротворяющую роль во взаимоотношениях Земских советов с Совнаркомом сыграло то, что Петроград способствовал завершению формирования Эстонии и Латвии в тех этнических границах, к которым они стремились. 16(29) ноября советское правительство согласилось с предложением Нарвской думы. Утвердило «присоединение к городской территории всех прилегающих к городу населённых местностей и мануфактур», «образование Нарвского уезда» и «присоединение его к Эстляндской губернии».77 Не стал возражать Совнарком и получив просьбу, впервые выраженную ещё 13(26) марта, о выделении Режицкого, Люцинского и Двинского уездов, то есть Латгалии, из Витебской губернии и присоединения их к Лифляндской.78

Относительно мирно до конца декабря складывались отношения обоих Земских советов и с явными конкурентами. С также претендовавшими на власть в обеих губерниях исполкомами – Советом рабочих и воинских депутатов Эстонии, Советом рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии. Тому способствовали веские причины.

Во-первых, оба исполкома в ноябре ещё являлись частями своеобразной структуры – Северо-Западного областного объединения, охватывавшего Эстляндскую, Лифляндскую, Новгородскую и Псковскую губернии. Одного из тринадцати такого рода существовавших тогда в стране. Созданных после 29 марта (12 апреля) исключительно для оказания центром помощи в организации Советов на местах и их большевизации. Чисто классового органа, далеко не случайно в деталях повторявшего строение РСДРП(б). Почему опиравшегося не столько на пролетариат, сколько на солдатскую массу. В данном случае – на полки, корпуса и дивизии 12-й, 1-й и 5-й армий Северного фронта.

Во-вторых, Земские советы и исполкомы до некоторой степени объединяла общая застарелая ненависть к проживавшим в крае немцам. Не одно столетие угнетавшим местных жителей, хотя остававшимся национальным меньшинством. В Эстляндии и Лифляндии проживало всего 141 тысяча немцев, то есть 8 % жителей обеих губерний. Тем не менее, только они могли избирать и быть избранными в ландтаги – органы местного самоуправления, существовавшие триста лет. Только они являлись крупными землевладельцами и составляли подавляющую часть горожан. Ко всему этому, с началом мировой войны в шовинистическом угаре их считали теми, кого спустя двадцать лет назовут «пятой колонной».

Наконец, до поры до времени сдерживало открытое противостояние Земских советов и исполкомов ещё и то, что националисты только начали создавать собственные вооружённые силы, на которые при необходимости и могли бы опереться. 1-й, 2-й, 3-й запасной эстонские полки и незаконные отряды милиции «Самооборона» («Омакайтсе») начали формировать лишь в конце сентября, и в начале декабря они вместе насчитывали не более 10 тысяч человек. А о поддержке Земского совета Латвии заявило всего несколько батальонов в девяти полках латышских стрелков. Оба же исполкома через Северо-Западное областное объединение фактически контролировало все три армии Северного фронта.

Лишь через месяц после победы революции Эстляндский и Лифляндский исполкомы сочли нужным стать органами власти не только советскими, но и национально-территориальными. Поступили так вынужденно, реагируя на вызывающие в канун созыва Учредительного собрания действия Земских советов. Эстонского, 15(8) ноября провозгласившего себя «единственным носителем власти в губернии».79 И Латышского, тогда же объявившего о преобразовании во Временный национальный совет.

Первым сделал шаг в том же направлении Ревельский (Таллиннский) городской Совет рабочих и воинских депутатов. Принял 1(14) постановление о выходе из Северо-Западного объединения, объявив семимесячное пребывание в нём «случайностью». Пояснил: «Эстонский край резко отличается от всех губерний области по национальным, этнографическим особенностям, а также в аграрнохозяйственном и промышленном отношениях».80 Готовя такой акт, предварительно, 5(18) ноября, объявил о роспуске Земского совета, а 19 ноября (2 декабря) – и его исполнительного органа, Губернской земской управы.81

Только 23 декабря (4 января) Совет рабочих и воинских депутатов Эстонии принял подготовленное губернским комитетом РСДРП(б) воззвание, которым, в частности, провозглашалось: «Посредством объявления государственной независимости Эстонии /имелось в виду ещё не сделанное – Ю.Ж./ буржуазия надеется избавиться от правительства трудящихся… Не отделение от России, а самый тесный и братский союз с трудящимися России – таков в противоположность этому наш лозунг».82 А 31 декабря (13 января) Исполком Эстонского совета заявил, что в интересах и революции, и самого эстонского народа целесообразно оставаться «в самом тесном государственном единении с рабочим правительством России».83