Выйдя из кафе, я вспомнил про бананы. Возвращаться на рынок не хотелось. Я решил переплатить несколько шекелей и купить их в ближайшем «супере».

Гости, как всегда, опоздали, и мы с Наташей успели проголодаться. Массивный обеденный стол отодвинули от стены, чтобы можно было рассесться со всех сторон. Когда кончились бананы, Оленька, наша с Наташей шестилетняя дочь, увела Матанчика к себе в комнату хвастаться куклами, а взрослые приступили к кофе. Общая беседа начала увядать, и я решил рассказать об утренней встрече. Наташа возбудилась и пообещала пойти завтра со мной. Такой вариант я не просчитал. Разумеется, я представил Люську как бывшую соседку по дому без намеков на что-либо еще. Но женскую интуицию никто не отменял. Чтобы не усугублять, я сразу поддержал жену. Леля вознамерилась позвонить Наташе вечером и все разузнать. А Семен остался верен себе:

– Надеюсь, ты не сказал ей свой адрес?

– А что? – Я выпучил глаза.

– Не понимаешь?.. Кто ж ее знает.

– Послушай, я знаю ее столько, сколько помню себя.

– Сколько лет ты ее не видел? – нудел Семен.

– Девятнадцать. Ну и что?

– Вот видишь! Ученые установили, что клетки человека полностью обновляются за восемь лет!

– При чем тут это?

­– А при том, что она уже дважды успела стать совсем другим человеком!

– Но ведь характер человека почти не меняется, – защищался я.

– Меняется! Еще как меняется. Просто мы этого не замечаем, предпочитаем не замечать. Это нам кажется, что никто и ничто вокруг не меняется. Человеку присущ консерватизм во взглядах, на том он и стоит. С возрастом лишь усиливается.

– Мир меняется, – поддержала мужа Леля, – и меняется все быстрее. Мы просто не успеваем меняться вместе с ним, и консерватизм помогает сохранить устойчивую картину мира.

К ним присоединилась и Наташа:

– Кстати, в этом основная проблема хомо советикуса. Очень сложно ему приспособиться к нормальному капиталистическому укладу. Вот возьми…

– Да что вы все сговорились, что ли? – взбеленился я. – Любители потеоретизировать! – От злости язык у меня стал заплетаться, и я выговорил это слово лишь с третьей попытки.

– Ладно-ладно, не будем… – примирительно сказал Семен. – Наташенька, а нельзя ли повторить кофе? И кардамон не забудь.

– Люська не изменилась! Я даже ее сразу узнал! – упорствовал я, но спорить со мной уже никому не хотелось: это не способствует пищеварению.

На следующее утро у Оленьки поднялась температура, она жаловалась на живот и натужно кашляла. Хотя я был в отпуске и вполне мог посидеть с ребенком, Оленька так вцепилась в маму, что Наташе пришлось позвонить на работу и предупредить, что не придет. Обойдутся.

Про встречу с Люськой Наташа и не вспоминала, а когда я засобирался, удивленно спросила меня, куда я. Меня отпустили, только сначала мне пришлось сбегать в аптеку за жаропонижающим.

Я опоздал минут на пять, но Люськи в кафе не было. Я решил покурить у входа.

Было жарко. Людей на улице почти не было. Две филиппинки семенили за покупками, прикрываясь от солнца зонтиками. Им навстречу старушка катила самодельную тележку с продуктами. Камень попал под колесико, оно отскочило и покатилось в мою сторону. Я затоптал окурок и подобрал колесико. Пока я приделывал его к тележке, старушка кляла какого-то Моше. Наверное, это он смастерил тележку. Старушка пожелала мне здоровья до ста двадцати и продолжила свой нелегкий путь. Тут я заметил приближающуюся Люську.

Она шагала, словно по подиуму, четко ставя ноги в линию и придерживая длиннющую юбку рукой. Футболка на ней сегодня была темно-синяя с красной неизменной надписью на груди: «Just do it!».

– Солнышко! – сказала она, и мои губы сами сложились трубочкой.

Мы зашли в кафе и, не сговариваясь, направились к вчерашнему столику. Я помог ей удобно устроиться и уселся напротив. Люська взяла со стола салфетку и промокнула лоб. Мы сделали заказ: как вчера, только мороженое другое.

Два чувства боролись во мне. С одной стороны, любопытство, с другой – сострадание к Люське… Второе перевешивало, поэтому я не мог заговорить первым. Люська же… Ей было тяжело, и она откровенно тянула время.

– Я думала, ты придешь с женой. Ведь ты женат? – Она кивнула на безымянный палец моей правой руки.

– Да. Мы познакомились с Наташей незадолго до отъезда в Израиль. А Оленька родилась здесь, «сабра». Наташа хотела прийти со мной, но Оленька заболела.

– Тебе нравится в Израиле?

– Х-м-м… Я жалею, что не родился здесь. Завидую Оленьке, – усмехнулся я. Задать тот же вопрос Люське я не решился.

Она молчала. Принесли заказ. Люська отпила пару глотков кофе. Наконец она решилась.

– Башар сказал, что первого сына следует посвятить Пророку. Ах, какой это был мальчик!.. Сама доброта. Собирался после школы пойти по стопам отца: стать врачом. Мы уже обсуждали… Ну мы… Я, конечно, нет, все решалось без меня, но Мухаммед все рассказывал мне. Выбирали между Россией и Венгрией. Но тут… Одноклассник познакомил его со своим братом, членом какой-то организации. Мохаммед был таким впечатлительным мальчиком, не терпел несправедливость. Ему сказали, что евреи-поселенцы посягают на Аль-Аксу. Он взял на кухне нож и пошел резать поселенцев. Его задержали на блокпосте. Он выхватил нож и тут же получил пулю. Я ревела по ночам, а днем… Днем принимала поздравления и раздавала конфеты, ведь мой сын теперь герой!

Я слушал Люську, затаив дыхание. Сколько же выдержала эта женщина, сколько она натерпелась? Самое большое наказание, которое может послать нам Всевышний, это пережить своего ребенка. За что ей такое?

Я много раз слышал и читал в новостях о нападениях с ножами на наших солдат. Нападающих нейтрализуют, как правило, убивают – такова статистика. Я даже думаю, что в Палестине это модный способ самоубийства. Разумеется, я не стал говорить ничего такого Люське.

– Когда погиб Мухаммед, мой второй сын Мустафа стал скрытным и все куда-то исчезал. Меня обеспокоило это, и я сказала Башару. Но он был груб, накричал на меня. Велел ни во что не вмешиваться. Через две недели Мустафа подорвал себя на автобусной остановке, где собралось много солдат. Убил четверых, столько же – покалечил. Мне дали посмотреть его прощальное видеообращение. Аль-Акса, Аль-Акса, евреи, месть за брата… Азамат, мой третий сын, сказал, что все это глупости. Я обрадовалась, но… Оказывается, он имел