приход новой волны. Теперь, когда я лежу на серфе, она кажется просто огромной. Белая стена воды, возвышающаяся надо мной.

– Ныряй! Опусти голову! – кричит отец, и я пытаюсь копировать его, делать так, как тысячи раз делали у меня на глазах другие серферы – подныривали под волну. Я прижимаюсь к носу серфа, но он не уходит вниз, и, когда накатывает волна, вода проникает между мной и доской, на которой я лежу в неловкой позе полуотжимания. Она смывает меня, опять заливается в рот, крутит, словно на карусели. Я перестаю различать верх и низ. Голова скребет по песку, серф ударяется о ногу. Я выныриваю и слышу собственный крик. Но отец снова здесь – я чувствую, как он с силой подталкивает меня обратно на серф. Его голос говорит, что я обязательно справлюсь. Он не позволит мне сдаться.

– Греби! Разгребайся, Билли! Давай, шевели руками.

Хватая воздух ртом, я делаю, как он говорит, – гребу прямо на волну. Но на этот раз, прежде чем она ударит, отец мощным толчком посылает меня вперед, так что я прохожу сквозь стеклянную стену воды. Я не гребу и не пригибаюсь. Просто изо всех сил держусь за края доски.

– Ну вот. Теперь снова греби. Прими немного левее. К рипу.

Отца я боюсь меньше, чем этой бурлящей водяной массы, поэтому выполняю его приказ. У меня даже немного получается. Вода вокруг пузырится и шипит – раньше я никогда такого не видел. Следующая волна еще не разбилась, она подкатывается ко мне плавным холмом. Хоть я и напрягаюсь всем телом, готовясь снова упасть, холм лишь приподнимает меня, а потом я скольжу вниз. Отец по-прежнему рядом со мной, чуть сзади. Я чувствую, как скорость скольжения нарастает, отец подталкивает меня. Еще две волны подкатываются и убегают. Я уже чувствую мощь рипа, который подтягивает нас к себе, словно мы на ленте конвейера.

Теперь отец сбоку, говорит мне продолжать. Горло саднит от проглоченной воды. Руки болят от гребков, но вперед меня тащит рип, а не собственные усилия. Тем не менее я неплохо продвинулся.

Отец отплывает вперед, забирается на доску и, сидя, оглядывается по сторонам.

– Давай, Билли, еще немножко! Мы почти выбрались.

Мои жалкие гребки едва приближают меня к нему; каждый дается с невероятным трудом. Я едва дышу. Останавливаюсь и выравниваю доску. Смотрю отцу в лицо, одновременно успокоенный его близостью и перепуганный до полусмерти. Что, если он снова толкнет меня под воду? Каково это – тонуть?

– Не останавливайся. Продолжай грести на случай, если подойдет новый сет.

Он направляет мою доску в океан, в противоположную сторону от пляжа. От спасения. Я покорно пригибаю голову и делаю, как он говорит. Пытаюсь не обращать внимания на горящие мышцы рук. Сучу ногами, как учили на тренировках в бассейне, хотя они болтаются в воздухе и ничем мне не помогают. Медленно, тяжело мы продвигаемся дальше в открытое море.

Наконец отец останавливается.

– Хватит. Передохни немного.

Я перестаю грести, но остаюсь лежать на доске, задыхаясь от усилий и паники.

– Сядь и постарайся восстановить дыхание.

Я игнорирую его. Дыхание от его слов только учащается.

– Ну-ка сядь, Билли. Правильно, вот так. Садись на доску.

Его голос возвращает меня к реальности, и я пытаюсь послушаться: сесть на доску, свесив ноги в воду. Это тяжело. После нескольких неловких попыток я соскальзываю и погружаюсь в воду с головой. Ищу под ногами опору, рассчитывая нащупать пальцами песок, но его там нет. Я погружаюсь еще, но до дна не достаю, поэтому от страха начинаю молотить руками. Выныриваю на поверхность, с кашлем и вскриками.

– Ничего. Попробуй еще раз. У тебя получится, – долетает до меня отцовский голос.

Я цепляюсь за серф, словно тонущий моряк за обломки корабля. Дыхание немного восстанавливается, и я ложусь грудью на доску, а потом снова пытаюсь сесть, как отец. На этот раз у меня получается, но все равно кажется, что я в любой момент могу упасть. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь собраться с мыслями.

Мы примерно в ста ярдах от скал и примерно на таком же расстоянии от пляжа – однако кажется, что до него несколько километров. Других серферов поблизости нет, только мы. Никто не разглядит меня с пляжа – я сам пытался высматривать оттуда отца тысячи раз. За волнами ничего не видно. Сейчас отец может запросто меня утопить. Никто не увидит. Никто не помешает ему.

Единственное, что меня спасает, – океан совсем ровный. Ни одного сета волн, насколько хватает глаз. Пока мы разгребались, казалось, что волны никогда не прекратятся, и вдруг все стихло.

Отец просто сидит. Глядит на море. Вроде как игнорирует меня. Может, я смогу уплыть от него? Но в руках совсем не осталось сил.

Так что я просто сижу и размышляю. Почему он убил Оливию Каррен? Зачем ему это понадобилось? Может, он один из таких людей, которым просто нравится убивать? Может, он только и делает, что убивает. Может, во дворе у нас полно трупов, которые он там закопал.

Может, он убил маму.

От этой мысли меня словно пронзает током. Недавно я пытался найти что-нибудь про маму в интернете. Он ничего мне про нее не рассказывает, вот я и решил покопаться в газетных архивах. Вводил разные ключевые слова, которые обычно встречаются в новостях про автокатастрофы. Шоссе, грузовик, несчастный случай, медсестра, погибла, Лора Уитли. Мне просто хотелось узнать, как она выглядела. У отца нет ни одной ее фотографии, а мне так хочется увидеть ее лицо…

Но я ничего не нашел. Хотя нет, не совсем так. Мне попалось множество медсестер, погибших в автокатастрофах на шоссе, за многие годы. Но ни одну из них не звали Лорой Уитли. Помню, тогда я недоумевал. Но теперь понимаю. Мама не разбилась на дороге. Отец убил ее. А теперь собирается убить меня.

Я перевожу на него взгляд. Он все так же смотрит на горизонт, где начинают вскипать валы – приближается новый сет. Мои руки, будто сами по себе, начинают двигаться. Отец отвлекся, и это единственный шанс спастись от него. Я гребу изо всех сил, не задумываясь, в какую сторону. Я не думаю вообще ни о чем. Просто гребу прочь от человека, который хочет меня убить. Но не успеваю сделать и десятка гребков, как он замечает это.

– Эй! Ты что делаешь? Билли! – кричит он. Потом соскальзывает, ложится на доску и практически в одно мгновение наполовину сокращает разрыв между нами, давшийся мне ценой стольких