Вроде ничего такого не произошло, но у нее почему-то остался жутко неприятный осадок. Дело было даже не в том, что он потом рассказал всем в классе, как имел ее всю ночь напролет, — на это ей было плевать. Но вот его поведение, жалкая натужная самоуверенность, бессильная грязность слов вспоминались долго, всякий раз заставляя поеживаться от омерзения. Долго — потому что он звонил ей все лето и еще пол-осени, не давая о себе забыть, не понимая мягких отказов от встреч.

А потом она забыла — как только он пропал, И черт знает сколько лет не вспоминала. А теперь вот заставил вспомнить длинный, напомнивший ей Олега. Но тот был сопливый мальчишка семнадцати лет, мальчишка из обеспеченной, очень приличной семьи — а этот был старше минимум лет на пять, и к тому же из провинции, где взрослеют куда раньше, и к тому же женат, и к тому же бандит. А вел себя примерно так же.

И дело тут было не только в его поведении, не только в омерзительности сцены. Но и в том, какую роль ей отводили. Роль отверстия, в которое можно сливать дурную сперму, — роль отверстия, унижая и оскорбляя которое можно временно забыть о своих комплексах и, может, даже частично от них избавиться. Это была не ее роль — и она ее не устраивала и возмущала. Как возмущали те, кто отводил ей эту роль.

Потому что на самом деле ее роль была совсем иной — роль эффектной, красиво одетой куклы, которой надо наслаждаться. Да, с ней можно делать все, что угодно, с этой куклой, — но только тому, кто может ее оценить. Всю — и снаружи, и внутри. Тем более что эта кукла живая — и в отличие от подавляющего большинства женщин, ведущих себя в постели как идиотки, она только усиливает удовольствие от секса с ней тем, что она живая. Потому что она раздевается красивее, чем мог бы раздеть ее кто-либо иной. Потому что она шепчет и стонет так, что подогревает страсть, — и тогда, когда это нужно. Потому что секс с ней — это спектакль, это эротическое шоу этой самой куклы. В котором может принять участие только тот, кто видит в ней не просто женщину, но именно созданную для наслаждения куклу, кто способен ее оценить и кто знает, что такое настоящее удовольствие.

Переулок кончился наконец, она даже не заметила, как прошла его, и теперь перед ней шумело, как всегда забитое, Кольцо, на котором ей ничто не угрожало. И она повернула направо, в сторону открывшегося не так давно итальянского ресторанчика, в котором они как-то были. Повторяя себе, что она не предназначена для закомплексованных полуимпотентов — но и для чересчур деловых мужчин она тоже не предназначена. Особенно если они воспринимают ее чисто как бизнес-партнера — которым она просто быть не может. И через десять минут она напомнит об этом одному мужчине — который, кажется, забыл, с кем имеет дело, и нуждается в напоминании. Тем более если он так хочет в самое ближайшее время перевести их отношения на другой уровень.

Она вдруг впервые задумалась, что они, собственно, означают, его планы. Те не раз и со значением произносившиеся слова насчет продолжительного совместного отдыха за границей и серьезного разговора о личном на этом самом отдыхе. Она так понимала, что он хочет уйти от жены — которая в принципе была ей безразлична, и она ее не видела никогда, только слышала о ней, и та сама виновата была в том, что не может удержать мужчину, тем более что она, Марина, вовсе не пыталась разрушать его семью. Из которой он, видимо, решил уйти, чтобы начать почаще встречаться с ней. И со временем, может быть, даже начать жить вместе — если им обоим понравится часто встречаться.

Но это ей так казалось — потому что лично ее такое устроило бы больше, чем все остальное. А у него могли быть совсем другие планы. Например, сразу начать с ней жить, к чему она была не готова, или предложить ей стать его женой, что тоже было лишнее, потому что она, ни разу замужем не бывавшая, не особенно этого и хотела. Семья, заботы, ребенок не дай Бог — это было совсем не ее. Даже с ним — лучшим из всех, кого она знала, почти полностью соответствующим ее представлению об идеальном мужчине.

Почти — потому что в те считанные разы, когда они занимались сексом, ей не слишком нравилось, как он это делал. Она предпочла бы другое — силу вместо нежности, настойчивость вместо мягкости. Но это можно было изменить — она бы постаралась. На это ушло бы время — но она бы добилась того, чтобы он делал все так, как нравится ей. Она бы показала ему, сколько удовольствия может доставить животно-бесстыдное совокупление.

Она спросила себя, заведет ли он сегодня об этом разговор. И выдала в ответ твердое «да». Он не сомневается, что она нервничает, что она боится, — а эти слова насчет скорого совместного отдыха кажутся ему чем-то вроде магического заклинания. Значит, он об этом напомнит. Словно верит, что этот отпуск и открывающаяся за ним перспектива — ее мечта. Настолько сильная, что ради нее она сделает все, что угодно.

Наверное, ему придется узнать, что он ошибается, — может, прямо сейчас узнать. Он ей очень нравился, и он много для нее сделал — но и она ему нравилась и кое-что сделала для него. И конечно, ей хотелось, чтобы они были вместе — в смысле регулярно встречались и периодически оставались друг у друга на ночь. И ради этих регулярных встреч она, бесспорно, была готова на что-то — на многое даже, — но у этого «много» существовал предел. Которого она пока не знала — но который обязательно должен был существовать. К которому она уже была близка.

Она угадала. Он не только произнес эти слова — но и начал разговор именно с них. Она уже сидела за столиком, когда он появился, — она прождала его минут пять и отошла за газетой, и, вернувшись, убедилась, что он так и не приехал еще. И вошла внутрь, сев за столик в углу — не сомневаясь, что ему не понравится, если она сядет у окна, где их можно будет легко увидеть с улицы, он все-таки ужасно был осторожный — и заказав капуччино и бокал густого терпкого кьянти. И уже успела прочитать один раз пространную цветистую статью про саму себя и налюбоваться удачной фотографией только собиралась приступить ко второму чтению, как появился он.

— Привет знаменитостям! Прости, что опоздал, — кругом пробки. Ты в порядке? Ты успокоилась? Я искренне рад. Поверь, я прекрасно понимаю, что ты оказалась в очень непростой ситуации… — Он говорил не шепотом, обычным тоном, но все же оглянулся, словно желая убедиться, что их никто не слушает — или, наоборот, что слушающий все услышит. — Ну ведь она рано или поздно разрешится, ты ведь это понимаешь.

Можно я дам тебе совет? Тебе надо побольше думать о том, что все кончится и мы слетаем отдохнуть. Кстати, ты так и не решила, куда больше хочешь? Может быть, в Испанию? Море, вино, фламенко — вполне подходящая обстановка для того, чтобы отдохнуть и определиться с нашим будущим. Или ты предпочла бы Париж? Подумай, пожалуйста, — выбор за тобой. И на мой взгляд, лучше думать об этом, чем вспоминать о том, что было…

Он был, как всегда, фантастически презентабелен. Светло-серый костюм, темно-синяя рубашка, тускло-желтый галстук, завязанный со стильной небрежностью. Чуть запылившиеся туфли из кожи страуса, аккуратный тонкий золотой браслетик на запястье, красивое кольцо на мизинце левой руки. А надо всем этим — вроде бы обычное, но, на ее взгляд, очень примечательное лицо. Умное, волевое, с серыми глазами, которые всегда оставались холодными, — даже когда он смотрел на нее тепло, она чувствовала холод, прячущийся на заднем плане, просто отступивший на время.