Фимка напрягся, готовясь услышать что-то нелестное для себя. Не услышав, расслабился. А зря… Никита, что вошел на сушу последним, подошел к сыну и без разговоров дал в морду.

– Э, хватит уже, – прикрикнул на него атаман. – Он уже и так битый…

– Это за другое, – пояснил Никита, отвешивая оплеуху: – Сколько раз говорено было, что на болоте останавливаться нельзя?! А он, выб…к, чуть батьку на тот свет не отправил!

Никита хотел ударить еще раз, но его остановила Акулина, благоволившая к Фимке, которого до сих пор считала ребенком.

– Будет! – сурово сказала баба, пряча парня за спину.

– От ить, одни жалельщики кругом, – плюнул Никита. – Что ты, что Павлуха…

– А где… этот-то? – нелюбезно спросила Акулина, обводя взглядом мужиков. Павла она не любила и по имени не называла. Не то шрамов боялась, не то – еще чего-то.

– Ляхов ловить остался, – сообщил атаман, не вдаваясь в подробности, и поторопил бабу: – Еду готовь, жрать хотим. Ищи, где хошь. Не сготовишь – в жижу болотную вобью! А ты, дед, баню топи.

– Дык, топлена баня-то, – хмыкнул дед. – Как нарочно, с самого утра топил. Вон, Акулька париться собиралась.

– А ты, небось, спинку ей потереть хотел? – заржал здоровый как лось и слегка придурковатый Максимка, пытаясь ухватить бабу за задницу.

Акулина была страшна, как Ливонская война, но – баба! Мужику же, известное дело, бабу иной раз очень хотелось. Стряпуха, ежели в хорошем была настроении, не отказывала никому… Ну а в плохом или с похмелья – лучше не проси.

– Акулька и потом попарится, – решил атаман, направляясь к хижине, а по дороге распорядился: – Бельишко принеси, да на стол собирай.

– А чего собирать-то? – развела баба руками. – Я же вас не ждала. Щи не варены, мука кончилась. Если только капусту да редьку. Ну, кашу, ежели…

– Дура, хоть кашу свари, пока паримся, – рассердился атаман. – Мы вторую неделю горячего не хлебали.

– Ладно, че-нить спроворю, – решила Акулина.

– Во-во, спроворь, – опять заржал Максимка. – А после баньки и мы с тобой спроворимся…

Баба плюнула, пытаясь попасть в дурака, но промахнулась, а Максимка опять заржал, уже не так весело. Понял, что сегодня к ней лучше не приставать – ничего не отколется…

Банька была тесная. Если забраться всем сразу, то можно угодить голой задницей на раскаленные камни – вон, Максимка до сих пор ходит с красным пятном на жопе. Потому парились по очереди. Отпаривали грязь и копоть костров, отливались холодной водой. Дед Мичура замучился таскать воду. Пусть черная, с ржавчиной, но сойдет! Пропотевшее и завшивевшее бельишко скинули в лоханку и с наслаждением натянули чистое, принесенное Акулиной. Все-таки смена белья была у каждого! Когда мужики пустили по рукам жбан с квасом, потянуло варевом.

– Исьти идите! – позвал нелюбезный голос Акулины.

– Дед, чего это она? Не с той ноги встала? – поинтересовался Максимка, допивая пиво.

– Хворая она, – наябедал дед, хихикнув. – Вчерась за болото бегала, муки аржаной занять, да ничего не нашла. Зерна полпуда приволокла, но смолоть не удосужилась – вина ей кто-то поднес. Пьяная в зюзю, как и по болоту прошла? Всю ночь песни орала, а утром башкой маялась, похмелиться просила.

Мичура всегда докладывал о загулах бабы, хотя и бывал ею за это бит. Акулина грозилась убить старика до смерти за ябедничество. Но не убивала, потому что дед приходился ей свекром. Сын Мичуры – муж Акулины умер лет пять назад, упившись вином. Кое-кто даже завидовал покойному, что помер не от татарской сабли или казацкой пики, а от зелена вина… Дед же не мог простить снохе, что та, пившая наравне с мужем, осталась жива, и радовался всякий раз, когда атаман бил бабу за пьянство. Но сегодня Онцифир ответил странно:

– Так похмелил бы. Чего бабе башкой-то страдать?

Сказал и сам удивился. Дед удивился еще больше…

– Ну, так не хрена себе… похмелять ее, б… такую! – просвистел возмущенным шепотом старик. – Пива-то всего ничего осталось. На энту б… пиво изводить?

– Че, совсем нет? – испугался Максимка.

– Пара жбанчиков есть, – пожал дед плечами. – А где взять-то? Через болото переть, невелика радость. Ну, у Акулины скляница с вином осталась.

– Осталась? Хм… – с сомнением покачал головой Максимка.

– С утра была, – неуверенно сказал дед. – Я ж чего баню-то топил – думал, выпарить дуру, хмель прогнать. Перемочься хотела, а не то башку поправит, так опять захочется. У нее ж всегда так – выпьет, потом похмеляется дня два, да болеет неделю.

– Ну так жрать-то идете?! Свиней нет, выбрасывать некому! – раздался новый вопль Акулины, от которого мужики подскочили и резво кинулись ближе к еде.

В общей избе, где стояли только нары да стол из еловых тесин, мужики рассаживались по старшинству. Во главе стола, как и положено, атаман. Он, как отец семейства, разрезал каравай хлеба, чтобы после молитвы наделять каждого домочадца по очереди, по возрасту – сначала деду Мичуре, потом Матюшке Зимогору, Никите с Максимкой, Афоньке Крыкину да Кузьке Шалому, а последнему – Фимке.

Но каравая нет, а перед каждым из мужиков положено по угольно-черному сухарю с кулак. Этот хлеб пекли из муки, где на горсточку прошлогодней ржи приходилось по две горсти лебеды и три – еловой коры. Ели в очередь, молча. Вначале зачерпывал атаман, а потом все остальные. На сухарь больше смотрели, чем ели. Но все-таки без хлеба – ни сытости, ни вкуса – хоть того больше съешь. А с сухарем так вроде бы с хлебом, повеселее.

Каша была вкусная. Что за крупа, мужики не поняли – не то просо, не то овес. Попадались кусочки мяса и грибы. Но главное – каша была соленой! Пофартило как-то, взяли подводу с солью. Везли-то свои, не ляхи…

Соль в последние годы была главнее серебра. Серебром ни мясо, ни огурцы не засолишь, да на зиму не сохранишь. А за фунт соли мужики давали два пуда ржи!

Онцифир первым облизал ложку и положил ее на край стола. Он бы еще поел, но считал, что подручные должны быть сытыми. А мужики, легонько вздохнув, зачерпнули по последнему разу и сдвинули миску с остатками каши к вечно голодному Фимке. Пущай ест парень. Ему-то еще расти и расти!

– А хороша каша-то, – похвалил атаман. – А говорила – варить не из чего. Мастерица ты!

Акулина, зардевшись от смущения (какой же бабе не любо, если хвалят?), нарочито-смиренно ответила:

– Дык, ежели бы крупа добрая была… А то – просо с лебедой, да с грибами.

– Да уж, что бы мы без грибов-то делали, – поддакнул дед Мичура, главный грибник.

Если бы не его лисички, то неизвестно, как бы и жили. Пыталась как-то Акулина выбрать полянку в лесу и овес посеять – медведи были рады! С хлебом туго, а с мясом – чуть лучше. Рыбу ловить негде. Выручил Никита, заваливший недавно сохатого.

– А что, дед, у тебя вроде бы жбанчик пива оставался? – подмигнул Максимка. – А не то – цельных два? Как, атаман, не возражаешь?