— Вас обеспокоил командир охраны, господин полицмейстер. Соблаговолите подойти к моему пулвару.

Дити тотчас почуяла неладное, ибо голос показался знакомым.

— Калуа, беги к отмели, — зашептала она. — Кажется, я знаю того человека. Если нас увидят, быть беде. Давай, спрячься.

— А ты?

— Ничего, прикроюсь сари. Все будет хорошо, не волнуйся. Разузнаю, что к чему, и приду. Ну же, беги!

В сопровождении двух денщиков, несших горящие ветки, полицмейстер подошел к краю воды. Свет упал на человека в лодке, и Дити его узнала: это был сирдар, пропустивший ее на фабрику в тот день, когда мужу стало плохо. Интересно, что ему нужно от начальника портовой полиции? Снедаемая любопытством, Дити подобралась ближе и услышала обрывки фраз:

— …выкрал ее с погребального костра… недавно обоих видели у храма Амбаджи… мы с вами одной касты… вы понимаете…

— Горе-то какое! — ответил голос полицмейстера. — Чем могу служить? Сделаю все, что в моих силах…

— … Бхиро Сингх щедро оплатит вашу помощь… вы же понимаете: поругана честь семьи, только их смерть ее восстановит…

— Я отдам приказ. Если они здесь, их поймают, не сомневайтесь.

Больше подслушивать не имело смысла, и Дити бросилась к отмели, где ее ждал Калуа. Там она и выложила новость: родичи покойного мужа как-то прознали, что они в Чхапре, и хотят их поймать. Даже на день оставаться здесь опасно.

Калуа внимательно слушал и вопросов не задавал. Потом они молча лежали на песке, глядя на ущербную луну. Наконец совиное уханье смолкло, и удод возвестил о приближении утра. Вот тогда Калуа тихо сказал:

— Гирмиты отплывают на рассвете…

— Ты знаешь, где причален их корабль?

— За восточной окраиной.

— Вставай. Пошли.

Держась подальше от реки, они сделали крюк через центр городка, где их облаяли своры бродячих собак. На восточной окраине их остановил будочник, который принял Дити за гулящую и вознамерился затащить в свою сторожку. Дити не стала его разубеждать, а просто сказала, что всю ночь работала и не может пойти с ним, пока не ополоснется в реке. Взяв обещание вернуться, будочник ее отпустил, и к восходу солнца беглецы были уже далеко. Они вышли к реке в ту минуту, когда корабль с переселенцами отдал швартовы; на палубе дуффадар командовал подъемом парусов.

— Рамсаран-джи! — По песчаному склону Дити и Калуа бросились к реке. — Подождите!..

Дуффадар обернулся и узнал великана. Разворачивать корабль было уже некогда, и вербовщик помахал рукой:

— Идите по воде! Тут не глубоко!

У самой реки Калуа сказал:

— Обратной дороги уже не будет. Ты готова?

— Чего спрашивать-то? — нетерпеливо рявкнула Дити. — Опять встал столбом? Пошли уже…

Больше вопросов Калуа не задавал, потому что в душе давно отбросил всякие сомнения. Не мешкая, он подхватил Дити на руки и по воде зашагал к кораблю.

* * *

Когда мистер Чиллингуорт и мистер Кроул прибыли осмотреть «Ибис», Джоду находился на палубе и был одним из немногих, кто наблюдал всю заваруху с самого начала. Время для инспекций было выбрано весьма неудачно: завтра корабль вставал в сухой док, а потому имел место определенный раскардаш. Хуже того, командиры явились сразу после обеда, когда на жаре сытую команду разморило. В кои-то веки боцман Али отпустил вахту отдохнуть, а сам остался на палубе и приглядывал за Джоду, которого нарядил мыть посуду; однако на такой жаре всякая бдительность увянет, и вскоре боцман растянулся в теньке нактоуза.

Согласуясь с поступью солнца, тени от мачт превратились в кружочки, в одном из которых почти голый Джоду драил медные плошки и глиняные чашки. На палубе еще был стюард Пинто, который подал Захарию обед в каюту и теперь с подносом возвращался на камбуз. Он-то и углядел мистера Кроула и забил тревогу — Атас, Берра-малум! Всполошившийся Джоду отпихнул от себя котелки и сковородки и шмыгнул в тень фальшборта; он счел себя везунчиком, когда начальственный взгляд лишь скользнул по нему.

Берра-малум имел облик человека, который от жизни не ждет ничего, кроме гадостей. Он был высок и широкогруд, но постоянно бычился, словно готовясь протаранить любую помеху. Одет он был опрятно и даже продуманно: черный суконный сюртук, панталоны в обтяжку и широкополая шляпа, однако жесткая рыжая щетина на вытянутом лице придавала ему удивительно неряшливый вид. Приглядевшись, Джоду заметил, что губы помощника странно подергиваются, обнажая потрескавшиеся волчьи клыки. В любом другом месте его бы сочли никчемной мелкой сошкой, но здесь, среди ласкаров, он чувствовал себя командиром, и с первой минуты было ясно, что этот человек ищет повода утвердить свою власть: его голубые глаза обшаривали корабль, словно выискивая, к чему придраться. Объект не заставил себя ждать: в потрепанной рубахе и повязке, одуревший от жары боцман Али растянулся под нактоузом и похрапывал, прикрыв лицо клетчатой банданой.

Видимо, это зрелище подпалило в помощнике некий фитиль, и он разразился бранью:

— Надрался, сволочь!.. Средь бела дня!..

Берра-малум занес ногу для хорошего пинка, но стюард Пинто, прикинувшись недотепой, выронил поднос; громыхнувшая железяка с задачей справилась — боцман Али вскочил на ноги.

Не состоявшийся пинок пуще взбеленил начальника:

— Ишь ты, залил бельма, мандавошка поганая!.. Бревном на палубе разлегся!..

Боцман Али замешкался с объяснением — как всегда после обеда, он заправил за щеку здоровенный кус жвачки и теперь не мог шевельнуть языком. Отвернувшись, боцман сплюнул за борт, однако на сей раз меткость ему изменила, и красная харкотина, не долетев до фальшборта, плюхнулась на палубу.

Берра-малум схватил стопорный стержень и велел боцману убрать за собой дерьмо. Разумеется, приказ перемежался замысловатой бранью, но выражение «сур-ка-бача» поняли все.

Боцман Али — свинячий выродок? Привлеченные шумом, на палубе уже появились другие матросы, и все они, мусульмане или нет, вздрогнули, услышав это оскорбление.

Несмотря на чудачества, боцман пользовался непререкаемым авторитетом и всеобщим уважением; иногда грубый, он всегда был справедлив и превосходно знал морское дело. Оскорбить его значило плюнуть в душу всей команде. Кое-кто из матросов сжал кулаки и двинулся на помощника, но именно боцман подал им знак осадить назад. Чтобы разрядить ситуацию, он опустился на четвереньки и банданой подтер палубу.

Все произошло так быстро, что Захарий поспел лишь к финальной части инцидента.

— В чем дело? Из-за чего сыр-бор? — гаркнул он и осекся, заметив первого помощника.

С минуту они сверлили друг друга взглядами, а потом вспыхнула перепалка. Берра-малум выглядел так, словно брошенный перлинь угодил ему в физиономию: неслыханно, чтобы саиб заступался за ласкара, да еще на глазах команды! Покачивая стержнем, он угрожающе шагнул к Захарию. Помощник был старше и крупнее, но Зикри-малум не отступил, а спокойно выжидал, чем весьма укрепил уважение матросов. Многие ласкары считали, что в драке его шансы предпочтительнее, и были не прочь посмотреть, как два офицера лупцуют друг друга — столь редкое зрелище на долгие годы дало бы пищу для разговоров.