Так вы мне поможете, Булуш и Господь.

Мы встретились только через день, потому сегодня и есть через день. А я на самом деле не покончила с проблемой. Зигу прочитал все, что я написала, и… вот и все. Теперь, благодаря всему, через что я сама прошла и что Зигу мне сказал, я снова ближе к жизни, реальной. Выговориться было необходимо. Потому что, если всё невысказанное накапливается, однажды может случиться потоп и смыть мост, да, мост, который нас соединяет. А мы построили дамбы, резервуары и бассейны, именно потому, что говорили друг с другом открыто.

То же самое с Норой. В нашей долгой дружбе тоже были свои этапы. Временами мы были близки, у нас были сердечные отношения, а потом расходились даже на долгие месяцы. А было ли это хорошо? Было ли правильно – так долго хранить тяжелое молчание? Почему она или я не сказала: «Послушай, мне это не нравится, не делай так, меня это огорчает»? И было бы объяснение, и было бы всё хорошо. Почему мы никогда не поступаем открыто? В конце концов, мы же друзья! Но всегда как-то так получалось, что мы снова находили друг друга. Потому что мы были и есть (как мне кажется) созданы друг для друга, потому что мы родственные души, и я сомневаюсь, очень сомневаюсь, что мы можем найти третьего, кто понимал бы нас (Ирка – а Ирка, не хочу даже называть ее, это была бы профанация нашей дружбы). Потому что сейчас нет никого такого в нашем окружении. Мы во всех отношениях в одинаковой ситуации и по-настоящему понимаем друг друга. А Нора сейчас взрослеет, взрослеет через меня, через мое взросление. А я? Что я знаю? А даже если знаю, не могу это записать, потому что всего так, так, так много.

То, что было с Реной К., хотя я знала об этом – или, вернее, ощущала, – в конце концов, я не знала, что это было на самом деле. Это было на 1 мм больше, чем я думала, или на 1 мм меньше. Но Мацек должен мне все об этом рассказать. Я ошибалась только насчет одного, первого.

Не могу писать. Мысли улетают куда-то далеко, и я не могу сосредоточиться ни на минуту. Это можно было бы назвать ленью, да, выдающаяся лень, например, беру людей из своего окружения и перемещаю их в какой-то мир теней, создаю тысячи противоречивых ситуаций и совершенно новых личностей, и все они разговаривают, смеются и двигаются, как в жизни. Ах, если бы хоть одно из этих нереальных, далеких мечтаний сбылось… Но вот не везет, именно более реальные, жизненные мечты, связанные с жизнью, именно они должны сбываться. Хотя, скажи мне – девушка с пепельно-светлыми кудрями, голубыми глазами, с темными бровями и ресницами, яркими губами, именно такая, милая и прекрасная, как в моей мечте, – это невозможно? Продолжаю писать обрывками. Снова. Пробудились мои чувства, но не так сильно, как раньше. И все же они проснулись и они хотят бунтовать. Но нет, мир слишком печален, чтобы они могли оторваться от земли – и лететь. Хотя и у «всего» тоже есть свои пределы, вот как было в мае.

Я не могу писать об этом сейчас, потому что… Потому что не могу! Как я могу об этом писать, когда мир такой холодный и безрадостный. Мы теперь не выходим из дома, это запрещено с 10 вечера до 5 утра. В пять улицы выглядят почти забавно, все выбегают из домов и везде мелькают белые повязки.

У Норы в доме был обыск.

Не знаю, когда я увижу Булуш, может быть, хотя бы Ярося приедет. О Господи! Дай нам как-нибудь пережить эту войну. Но это правда, я снова просыпаюсь, хотя это для меня больше не мучение – удовольствие. До свидания… как? Вы мне поможете, Булуш и Господь. Как обычно.

На самом деле не то чтобы я долгое, долгое время думала написать стихотворение. Просто меня преследует эта мысль, это должно быть описание одного из моих мечтаний, моя «маленькая прелесть». «Ты как золотой королевский каприз» – опять я не могу, знаю, что сейчас не могу.

До свидания… как? Это о чувствах.

Вы мне поможете, мои единственные Булуш и Господь.

Булуш приехала в пятницу и уехала сегодня! Яруся уехала с ней (но завтра вернется) что-то забрать. Она была здесь три дня и осталось такое чувство:

Она приехала, и весь дом изменился, и уехала, и я не знаю, когда мы увидимся снова. Когда бы Булуш ни приезжала, она говорит со мной, и тогда я чувствую, что она – единственный в мире человек, который по-настоящему мне сочувствует. На самом деле Булуш против этого. Ей не нравится Зигу, может быть, потому что она хотела бы, чтобы он был арийцем. Она меня предупреждала не воспринимать эти отношения слишком серьезно и говорит, что я не буду счастлива, потому что… и т. д. Странно, но после таких лекций я чувствую, что отдаляюсь от него, что он мне просто не нравится и что я его боюсь. А потом появляется какая-то другая неясная фигура – та старая, неразличимая.

Иногда Булуш не права, и она его не знает. Но иногда она права! Потому что, послушай, не станет ли его напористая натура, которую сейчас я нахожу привлекательной, однажды мучать меня? Не станет ли он делать все что захочет со мной и с собой? Не будет ли какая-нибудь Рена, Галина, Лидка отравлять мне жизнь. Тогда все закончится. Невозможно будет надеяться. У меня впереди будет только один новый дом: могила.

А я, как я себя поведу? Мне кажется, я буду либо совсем безразлична ко всему или буду жутко ревновать, так сильно, что это будет причинять мне физическую боль, а потом – нет, я не буду спорить или устраивать сцены ревности, но я буду систематически, с полным удовлетворением и расчетом платить ему тем же. Это чувство иногда захватывало меня, именно это. В самом деле, нет, я все еще должна ему. И когда я смогу это делать с удовольствием!

Правда, что я так злюсь. Из-за того, что Булуш сказала? Нет, я все еще хочу, чтобы он был моим мужем. И я сказала: «Может быть, не такого мужа я хочу, но дети, да, определенно – “ты как золотой королевский каприз”». Мама говорит, нельзя ничего желать так сильно, потому что может так случиться, что ты этого не получишь. Я думаю, может быть, Господь услышит эту искреннюю девичью просьбу. Да, пусть это случится!