При этом, когда задница Беркхоффа коснулась пола, ночной халат, свободно завязанный на его спине, распахнулся.

– Сюда, – прошипела Седа, указав на большой шкаф, стоявший рядом с прикроватной тумбочкой.

Тиллю ничего не оставалось, как последовать приказу Седы и заползти за шкаф. Он сел, опершись спиной о стену, и почувствовал, как исходивший от нее холод подействовал на его позвоночник, словно парализующий яд.

Беркхоффа снова бросило в дрожь, но Седа прошептала:

– Не двигайся!

Они успели как раз вовремя. Буквально в следующее мгновение дверь с грохотом распахнулась и в палату ввалился Трамниц. Обращаясь к Седе, он грубо спросил:

– Почему ты еще не голая?

Голоса, доносившиеся с того момента до Тилля, звучали так, словно на него надели специальные наушники, защищающие уши от холода и плохо пропускающие звук. Причиной этого явилось то, что Трамниц велел Седе отправиться в ванную комнату, а толстая, облицованная пластиком дверь все заглушала. Да и эти шумы ослаблялись из-за жуткой головной боли, создававшей подобие глубоководного давления на барабанные перепонки Беркхоффа.

В результате о том, что происходило в ванной между Седой и Трамницем, он мог только догадываться. Хотя и одежда Седы, и вульгарное, можно даже сказать, бесстыдное поведение Трамница, ясно дававшее понять, что ему нечего опасаться, раскрывали причину появления пациентки в этой палате.

«Но как могло произойти, что Седа согласилась на секс с этим монстром? Да еще добровольно!» – думал Тилль.

Из репортажей по телевидению, повествовавших об интимных отношениях в тюрьмах, ему было известно, что продажная любовь, а иного в данном случае и быть не могло, широко практиковалась во всех сферах государственного аппарата исполнения наказаний. И «Каменная клиника», скорее всего, не являлась исключением.

«Может быть, зная о том, что Седа является проституткой, Скания и предупреждал меня, чтобы я не доверял ей? – думал Тилль. – Хотелось бы знать, какое отношение ко всему этому имеет Касов?»

В животе у него забурлило. По иронии судьбы ему необходимо было срочно посетить именно то место, куда он не мог пойти, – желудок требовал облегчения.

«Мне срочно нужно выбираться отсюда», – решил он.

Однако если бы он попытался сейчас встать и даже если бы это каким-то невероятным образом у него получилось, то Тилль рисковал облегчиться прямо на пол.

Беркхофф посмотрел вверх на тумбочку, проклиная в душе ее гладкую поверхность, не имевшую окантовки, и увидел только лоток для таблеток. Но и он стоял слишком высоко. Не было видно ни одного подходящего предмета, до которого он мог бы дотянуться. Исключение составлял только…

Выдвижной ящик!

Тумбочка на колесиках была оснащена тремя такими ящиками, нижний из которых и выдвинул Тилль. Он оказался пустым.

Теперь ему требовалось найти себе опору. Однако сам ящик для этого оказался непригодным. Стоило ему только попытаться опереться на него левой рукой, как все сооружение откатилось в сторону, угрожая при этом, что хуже всего, опрокинуться. Лежавший в ящике журнал и две бутылки с водой упали на пол. Хорошо еще, что пол в палате был выложен мягким линолеумом, поглотившим шум удара.

Тем не менее Тилль затаил дыхание, в страхе ожидая, что Трамниц выскочит из ванной и обнаружит его, скорчившегося за шкафом.

Однако единственным звуком, который до него донесся, было животное похрюкивание. Но тут послышался жалобный стон Седы, хотя это могло Тиллю и причудиться.

Тогда Беркхофф подвинул тумбочку к стене, чтобы она не смогла больше откатиться, и попробовал снова встать. Он опять оперся на ящик и сделал попытку подняться. Но у него ничего не получилось.

Затем Тилль услышал, а потом и почувствовал, как под его усилиями днище ящика начало проваливаться, а боковая дощечка отошла в сторону.

Проклятье! – подумал он.

Беркхофф закусил губу и осторожно вынул левую руку из ящика обратно. К счастью, он не поранился, все пальцы были целы. И тут Тилль увидел это!

Он увидел тетрадь в коричневом переплете, завязанную на ленточку!

В своих неуклюжих попытках использовать тумбочку в качестве опоры он случайно обнаружил тайник. Оказалось, что у ящика имелось двойное дно! Вот и получалось, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».

Тилль сразу понял, что именно он увидел. Значит, не зря, переоценивая свои силы, он, будучи симулянтом, превратился в пациента «Каменной клиники» и, получив переломы пальцев руки и костей черепа, так близко приблизился к Трамницу. В благодарность за перенесенные мучения его величество Случай все-таки привел Беркхоффа к дневнику маньяка!

Открывая одной рукой двойное дно еще больше, Тилль порезался о кромку ДСП, и кровь стала сочиться из его израненных пальцев. Но ему было на это наплевать.

Наконец Беркхофф вытащил находку и развязал черную тесемку, чтобы открыть дневник.

Дневник выглядел иначе, чем Беркхофф себе его представлял. Тетрадь оказалась новенькой и гладкой. Можно даже сказать, малоиспользуемой. И действительно, когда Тилль открыл дневник, он обнаружил, что исписанной оказалась всего десятая часть страниц.

Если Трамниц заводил для каждой своей жертвы отдельный дневник, тогда Беркхофф держал в своих руках последний том сочинений этого больного садиста. И такую догадку Тилля подтверждало уже первое предложение, сделанное маньяком в дневнике убористым и красивым почерком под стать его внешности киноактера.

Слова, написанные черными чернилами, разрушили у Тилля последнюю веру в справедливость, так как он прочел следующее:

«Сегодня мальчик в инкубаторе сказал мне свое имя. Я едва смог его разобрать – так много крови было у него во рту. Но все же с уверенностью можно сказать, что он назвал себя Максом».

Послышался крик. Но он исходил не от Беркхоффа, который выплеснул бы свои душевные муки гораздо громче. Крик, наполненный телесной болью, шел из ванной комнаты и принадлежал Седе.

Его же молчаливый крик находился внутри его самого, принося невообразимые муки. Руки Тилля дрожали, а по лицу текли слезы горя и страдания.

Беркхофф находился у цели своего пребывания в клинике. Ведь у него в руках были не только доказательства совершенного Трамницем преступления, но и, возможно, подробное описание последних часов жизни его сына. И это он никому бы не отдал до тех пор, пока бы не прочитал о том, что именно произошло с Максом и где было спрятано его тело.

«Долго ли ему пришлось мучиться? Убивал ли Трамниц Макса планомерно и с наслаждением? Или покончил с ним в состоянии аффекта, устав от хныканья мальчика, как тот серийный убийца, о котором Тилль прочитал как-то в Интернете?» – такие и им подобные вопросы вихрем кружились в голове у Беркхоффа.