— …вы встретились с Биндером, — перебил Зыга. — Почему именно с ним? В Люблине не нашлось более порядочных журналистов? А впрочем, такое дело! Почему вы искали контакты с прессой в Люблине, а не в Варшаве?

— Есть две причины. Первая — это председатель Липовский, который заверил нас обоих, что статья не будет удалена цензурой. Что он вложит в это средства. Однако я не деловой человек…

— Да, и я где-то это уже слышал, — поморщился Мачеевский. — Извините, продолжайте, пожалуйста.

— Я не деловой человек, поэтому не вижу той тонкой разницы, которая существует между переговорами и договором как таковым. Липовский, будучи неофициальным финансовым представителем еврейской общины, которая, сами знаете, несет в данный момент крупные расходы в связи со своим учебным заведением, мог либо бороться за возвращение ценностей, либо выговорить удовлетворительную… назовем это так: компенсацию. Она оказалась настолько удовлетворительной, что Липовский переменил мнение. А вторая причина в том, что Биндер, пан комиссар, был по-своему честен. Я счел, что это может стать для меня хорошей страховкой, но не предвидел, что эти люди так беспощадны. А ведь должен был… Вы можете мне не верить, но мне искренне больно, что этот человек погиб из-за моей информации. Мне следовало, как только это случилось, уехать за границу. Вы догадываетесь, какими суммами меня соблазняли? Не знаю, сколько зарабатывают офицеры полиции, но допускаю, что, если бы собрать все ваши заработки до самой пенсии…

— Не продолжайте, пожалуйста! — рявкнул Мачеевский. — Я представляю себе, о чем речь. И тем более не понимаю, почему вы не взяли. Так было бы проще и безопасней.

— Что ж, не обижайтесь… Вы тоже честный. Простите, я ни в коем случае не равняю вас с Биндером! — быстро добавил Ахеец. — Хотел бы только заметить, что, вероятно, любой на вашем месте именно так и подумал бы, но не сказал. Мне, естественно, пришло в голову, что я могу взять деньги, обеспечить себе спокойствие и средства к существованию до конца дней. Однако я немного узнал этих людей и прекрасно понимаю, что они бы этим не удовлетворились. Я был бы у них на крючке, и они нашли бы способ меня погубить, а сами остаться вне подозрений. Видите ли, тут речь идет о суммах, из-за которых удавится любой. Если евреи в 1656 году позволили ограбить себя на несколько десятков тысяч, то сколько они должны были спрятать? В десять, двадцать, а может, и в сотню раз больше! А ведь здесь речь идет не о стоимости чистого золота, эти предметы имеют сегодня музейную ценность! — Профессор повысил голос. — Тут речь идет о сотнях миллионов!

— Вы видели эти драгоценности? Они все еще там? — оживился Зыга.

— Видел часть из них в каверне рядом с фундаментом часовни. Вчера их вывезли.

— Кто?! Говорите!

— Ящики запечатывали сам пан староста и юрист Товарищества промышленников.

— Адвокат Леннерт?! — Мачеевский стиснул кулаки так, что даже костяшки побелели.

— Адвокат Леннерт, — кивнул профессор. — Староста представил его как друга семьи.

— Естественно, официально вы никаких показаний давать не будете?…

— Зачем бы я стал создавать вам такие проблемы? Доказательств нет, а мы с вами на пару в лучшем случае угодили бы в Твурки[58].

— А о чем вы разговаривали с ним сегодня?

— Что же, Леннерт уговаривал меня принять… более чем соответствующий гонорар. Хотел, чтобы я с ним поехал в дом, который он заканчивает строить в этом новом загородном районе…

* * *

Зыга обвел фонариком колонны замковой часовни. Десятки нацарапанных имен и дат: 1863, 1905, 1926… Дал знак Фалневичу и Зельному, и те вышли вместе с недовольным смотрителем. Их с трудом пустили на территорию тюрьмы; охранники требовали письменного указания. Двери открыли, только когда узнали профессора.

— Здесь. — Ахеец осветил своим фонариком отверстие в полу в нескольких шагах от алтаря.

Мачеевский еще раз огляделся. В тусклых лучах электрического света нарисованные на стенах драпировки словно бы колыхались от ветра, со всех сторон смотрели удлиненные византийские лики святых, печальные и как будто испуганные. Бородатый Ахеец с расстояния нескольких метров выглядел как один из них; он точно так же знал все, но и не думал давать официальных показаний. Одетые в измятые халаты и в резиновые сапоги, они спустились по приставной лестнице в узкий и мокрый коридор. Сначала он уходил вбок — если Зыга верно определил направление, под внутренний двор. Потом туннель повернул и, сделавшись более наклонным, увел их в сторону склона холма.

— Осторожно! — предупредил Ахеец.

Младший комиссар посветил под ноги и вперед. Через два метра коридор пересекала трещина почти в метр шириной.

— Кто сюда спускался?

— Я и Леннерт. Подержите, пожалуйста.

Ахеец протянул следователю свернутую веревочную лестницу, а конец зацепил за крюк, торчащий в стене.

— Вы первый, профессор.

— Разумеется, — кивнул Ахеец. — Я понимаю ваши опасения.

Каверна имела около четырех метров в высоту. Книзу она несколько расширялась, так что вдвоем в ней можно было стоять вполне свободно. Зыга стал оглядывать стены, думая о невидимых отпечатках пальцев, которые он снял бы с них, если б предвидел эту экскурсию и подготовился к ней. Хотя, с другой стороны, что бы они могли доказать? Товарищество промышленников участвовало в финансировании исследований, а значит, его щедрые члены-благотворители должны были иметь право осматривать результаты работ.

— Замковый холм оседает, — сказал ученый, — и бывает, что сам открывает фрагменты подземелий. Именно так произошло здесь. Если бы попытаться пробить туннель вот туда, вдоль склона, мы, наверное, нашли бы нечто большее, но это уже горные работы, а не археологические. Здесь было семь сундуков, частично присыпанных грунтом.

Мачеевский водил фонариком вслед за лучом профессора. В конце концов обреченно опустил его. Внезапно на земле что-то блеснуло. Зыга наклонился и поднял платком серебряную монету.

— Шустак Вазы[59], — махнул рукой Ахеец. — Хлам, хоть и в хорошем состоянии. Коллекционер заплатил бы какие-то пятьдесят, максимум сто злотых, если был бы на этом завернут.

Зыга покрутил монету в руках, прикидывая, не положить ли в карман. Благоразумие победило, и он швырнул ее под ноги.

— Если уж мы вместе сошли в ад… — усмехнулся Мачеевский, — то у меня к вам предложение, профессор. Показания дать вы должны в любом случае, без этого не обойдется. Однако не пугайтесь, не все, что было произнесено между нами, должно остаться и на бумаге. По крайней мере не в этой ситуации…