«Этот самый Мундо происходил от каких-то родичей Аттилы; он бежал от племени гепидов за Данубий [Дунай] и бродил в местах необработанных и лишенных каких-либо земледельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников и, заняв башню, которую называют «Герта» и которая стоит на берегу Данубия, вел там дикую жизнь и грабежами не давал покоя соседним обитателям; он провозгласил себя королем своих бродяг. Его-то, почти уже отчаявшегося и помышлявшего о сдаче, появившийся там Петца вырвал из рук Савиниана и обратил – полного благодарности – в подчиненного своего короля Теодориха».

Как бы то ни было, но Мундо повезло. После смерти Феодосия II он поступил на службу в римскую армию и, став в 530 году военачальником в Иллирии, отогнал отряд гуннов и других налетчиков. Не многие из потомков Аттилы оказались столь же удачливы.

Понятно, что теперь гунны вернулись к обществу, очень напоминающему то, о котором писал Аммиан, обществу, основанном на кровном родстве, и, конечно, исчезла более высокая форма общественной организации – такая, как конфедерация. Ян Пейскер (чешский (австро-венгерский) ученый) подчеркивает, что при распаде и исчезновании конфедерации ничего не меняется в жизненном укладе кланов и частично племен. Пейскер даже говорит о «неразрушаемости» кланов. Нам известно, что вскоре после смерти Аттилы Денгизиха, продолжавшего войну с готами, поддержали четыре гуннских племени – ултзинзуры, биттогуры, бардоры и ангискиры. Особый интерес вызывают ултзинзуры. Почти наверняка своим названием племя обязано Ултзиндуру, состоявшему в кровном родстве с Аттилой, которого мы уже встречали на страницах этой книги. Согласно Пейскеру, в степи очень часто племена называли именами героев войны, реальных и легендарных, и тому много примеров: татары-ногаи (хан Ногай), турки-сельджуки (один из первых их предводителей Сельджук), турки-османы (турецкий эмир Осман I). Ултзиндур, как кровный родственник Аттилы, наверняка занимал высокое положение в гуннской империи, хотя упоминается всего один раз. Сразу после смерти Аттилы Ултзиндур называет племя своим именем. Его люди верят, что он вернет им прежнее благополучие. И хотя он исчез, а его люди перешли к Денгизиху, племя сохранило название, данное ему Ултзиндуром.

Напрашивается вывод, что удачливые вожди в конце концов создали новые кланы и новые племена, и степь опять заполнилась такими властителями, как сыновья Аттилы и Эдеко, Хелхал и Мундо, каждый из них был таким же ужасным и задиристым, как сосед, воевал с империей и другими варварами, поступал в качестве наемника в римскую армию; всю эту информацию можно найти на страницах сочинения Прокопия. Но из-за огромного притока в Восточную Европу в шестидесятых годах V века новых, сильных народов не появилось ни нового Аттилы, ни новой конфедерации.

Мы уже пытались разобраться в отношении некоторых римлян к гуннам и позже подведем итог наших рассуждений. А вот что мы не можем сделать, так это выяснить реакцию римского правительства на первое появление гуннов. Наши источники, состоящие из отдельных фрагментов, не дают нам возможности даже предположить, какого мнения были министры Феодосия I и Аркадия о новых захватчиках. Сохранившиеся фрагменты сочинения Приска позволяют только мельком разглядеть мотивы, которыми руководствовались политики разных правительств, руководивших тогда Восточной Римской империей. Но если мы хотим дать по возможности точную оценку политики, проводимой императорами Феодосием II и Маркианом, которые приняли на себя основной удар и провели Восточный Рим сквозь бури середины V столетия, нам следует критически отнестись к суждениям, высказываемым Приском. Историк, конечно, представляет нам точный отчет об имевших место событиях, но как он интерпретирует факты? У нас нет причин считать, что он беспристрастен и объективен; это было не под силу даже Тациту. Только изучение его собственных слов может дать нам ответ на вопрос, какую ценность представляют интерпретированные им факты.

Во времена Римской империи столь тесно переплелись социальные и политические представления, что у нас нет надежды разобраться в одном, не изучив другого. Социальные представления Приска достаточно ясны, благодаря сохранившему отрывку его сочинения, в котором содержится рассказ о его пребывании в лагере Аттилы. Как-то к Приску, который прогуливался у закрытых ворот в ожидании Онегесия, подошел мужчина, одетый как гунн, который поздоровался с ним по-гречески. Выяснилось, что этот человек, грек по происхождению, по торговым делам приехал в Виминаций, прожил в нем очень долгое время и женился на очень богатой женщине, но в 441 году лишился своего состояния при завоевании города варварами. Благодаря прежнему богатству при дележе добычи его выбрал Онегесий; пленников из числа зажиточных выбирали себе (после Аттилы, конечно) избранные гунны, поскольку за них можно было получить хороший выкуп. Отличившись в битвах с римлянами в 443 и 447 годах и с акацирами в 448 году, этот грек, отдав своему хозяину-гунну (по гуннскому обычаю) приобретенные на войне богатства, получил свободу, женился на гуннской женщине, завел детей. Сидит за одним столом с Онегесием и живет у гуннов лучше, чем когда был торговцем в Виминации. Если бы он по-прежнему жил в империи, сказал грек Приску, то его положение было бы намного хуже. Во время войны он наверняка бы погиб, поскольку, по его мнению, римские военачальники некомпетентны, а кроме того, население не может оказывать сопротивление захватчикам из-за отсутствия оружия. В мирное время еще хуже, чем во время войны: рядовые граждане страдают из-за безмерных налогов и несправедливого законодательства. Богатым, в отличие от бедных, позволено все. Им сходят с рук любые правонарушения, чего нельзя сказать о рядовых гражданах.

Мы очень мало знаем о купцах (торговцах) в Римской империи, однако нам невероятно повезло, что сохранился именно этот отрывок из сочинения Приска, поскольку в нем раскрываются самые серьезные проблемы, с которыми в то время столкнулось римское общество, – чудовищные налоги, некомпетентность военачальников, коррупция в судопроизводстве и др. Ответ Приска греку дает нам возможность оценить, насколько историк осознавал основные проблемы современного общества. В свое время Аммиан Марцеллин и Олимпиодор гневно протестовали против социальной несправедливости, а что же Приск? Его ответ, который Гиббон справедливо назвал «неубедительным и пространным разглагольствованием», состоял из набора общих фраз, зачастую не имевших отношения к реальной жизни. Приск показал себя, судя по рассказу Евагрия, «как благонамеренный чиновник, хитрый дипломат, православный христианин, помогавший правительству в борьбе с народным движением, которое проходило под монофизитскими лозунгами». Приск сказал, что люди, составлявшие римский свод законов, были умными и грамотно справились с поставленной задачей. Они определили, какая часть населения должна следить за выполнением законов, какая часть быть кадровыми военными, а какая заниматься сельским хозяйством, чтобы прокормить тех, кто должен их защищать. Судьи на редкость справедливы и беспристрастны, а то, что судебные процессы иногда затягиваются, так это только потому, что судьи боятся принять несправедливое решение. Нелепо утверждать, что правосудие вершится исключительно в пользу богатых – даже император подчиняется законам, принятым в империи. За двадцать лет до разговора, состоявшегося у Приска с греком, Феодосий II заявил, что законы распространяются абсолютно на всех, «даже на императора». Однако современник Приска, епископ Феодорет, мыслит более реалистично. «Дети боятся привидений, молодежь учителей, а человек самого страшного, что есть на свете, – суда, судьи, судебных исполнителей и т. д. Если человек беден, то боится вдвойне», – пишет Феодорет. Но Приск считал иначе. Римляне, объясняет Приск, относятся к рабам более гуманно, чем вождь гуннов к покоренным народам. Можно сказать, что господа относятся к рабам как отцы и наставники, исправляют их ошибки, помогают в сложных ситуациях, словно рабы их дети. В этом историк солидарен с епископом. Согласно Феодорету, господа – «благодетели для рабов, и рабы защищают своих хозяев, как дети родителей».