– Мурсы… – скрипнул зубами Пурус.

– Или могильцы, как говорят о них в деревнях, – кивнул Кракс. – Но пока они не вспоминают о прежнем ремесле. Верно, камни важнее. Кроме них камнями интересуются многие, но я бы отметил двоих угодников – один из них Син. Где он, никто не знает, но ранее Син неоднократно был замечен в Змеиной башне в Алу. Второй – тоже угодник. Его имя Бенефициум. Он не бродяга. Он хранитель рукописей в одной из башен угодников в Бэдгалдингире. Впрочем, последний интересуется всей историей той войны. А также древними преданиями и описаниями Сухоты и Донасдогама. Есть еще чей-то интерес, но мне не удалось нащупать нужные нити.

– Щупай, – процедил сквозь зубы Пурус. – И не жди лета. Докладывай незамедлительно. Может оказаться, что эти нити важнее всего прочего. И я очень хотел бы взглянуть на те рукописи, которые составляет Бенефициум. Но Тимор – два месяца! Не позже!

– Слушаюсь, Ваше Величество! – склонился в пояс Кракс.

– А сейчас отправляйся к Мурусу, – поднялся король. – Он предупрежден. Отведет тебя к казначею. Твоя награда ждет тебя.

– Слушаюсь, Ваше Величество, – попятился к дверям Кракс.

Король дождался, когда дверь за слугой закроется, затем хлопнул в ладоши. Из-за колонн шагнул закутанный в черное человек с самострелом в руках.

– Не спускать глаз с Фламмы, – процедил сквозь зубы Пурус. – Сколько времени даете снадобье ее матери? Две недели? Начинайте давать и Фламме. И пригласите ко мне Софуса. Завтра утром.

Человек кивнул и вновь исчез за колоннами. Король дождался, когда в зале вновь воцарится тишина, подошел к камину, некоторое время смотрел на огонь, затем отправился к лестнице. Медленно поднялся по ступеням на второй ярус, задрапированный золотыми тканями, обошел роскошное ложе, на котором раскинулись сразу три обнаженных девицы, нащупал на поясе нож, вытащил его, провел пальцами по лезвию, усмехнулся, но затем вновь спрятал его в ножны. Подошел к узкой лестнице, которая поднималась еще выше, через полминуты оказался на открытой площадке. Вокруг лежала ночная мгла. Где-то внизу гремел карнавал, но звуки празднества едва достигали центра цитадели. На севере и на юге царила тьма, на востоке светилась праздничными огнями благословенная Ардуусская долина, на западе мерцала далекой грозой Светлая Пустошь. Услышав приглушенное рычание, Пурус обернулся. В клетке, закрепленной на смотровой площадке, попыхивал слабым пламенем сэнмурв. Король подошел к нему, просунул между прутьями руку, погладил зверя, отчего тот блаженно зажмурился. Затем Пурус вытащил ключ и открыл запор. Сэнмурв широко открыл глаза и толкнул мордой дверцу.

– Пора, – сказал Пурус и затем произнес короткое заклинание на неизвестном языке. Глаза сэнмурва засветились красным.

– Почтенная Виз Винни, – прошептал Пурус. – Пришло время. Оговоренная плата ждет тебя. Сразу после смерти короля Тимора мне будет нужна смерть моего слуги Кракса и всех его людей и людей его людей. Не позже трех месяцев от сегодняшнего дня.

Сэнмурв закрыл глаза, словно давая знать, что понял сказанное, медленно выбрался из клетки, раскрыл крылья, пыхнул пламенем, опалив ресницы королю, и тенью скрылся в ночном небе.

В тесном внутреннем дворе на лошадь садился Кракс. Услышав хлопанье крыльев, он поднял голову и успел разглядеть перекрывшую несколько звезд тень. На мгновение закрыв глаза, Кракс смахнул со лба выступивший липкий пот и засмеялся.

Голова уже кружилась, арена начала клониться и подниматься к небу, но до ратуши Кама дошла сама. Фламма сорвала с шеи шерстяной платок и перехватила ей ногу поверх черного шарфа, но идти было трудно, и все-таки принцесса не дала ни рыжей разбойнице, ни Лаве подхватить себя, а Мурус, который вовсе собирался взять ее на руки, осекся, едва столкнулся со взглядом дочери короля Тотуса Тотума.

– Сейчас, – суетился где-то рядом Софус. – Сейчас прибудет лекарь со снадобьями. Ничего страшного. Главное – сухожилие цело. А все остальное можно зашить.

– Ничего не нужно, – раздался чей-то знакомый голос, но узнавать его не было сил.

Мир начал суживаться. Сначала исчезла арена, затих шум трибун, затем исчезли стены ратуши. Рядом мелькали заплаканные лица Фламмы и Лавы, и Кама пыталась улыбаться, чтобы поддержать их, но губы не слушались ее, а когда ей показалась знакомой рука, поднесшая к ее лицу кубок с теплым араманским живым вином, и, подняв глаза, она узнала строгое лицо Сора Сойга, слезы полились неудержимо. Потом все куда-то опрокинулось, погрузилось во тьму, а когда вновь забрезжил свет, это уже был свет масляной лампы, и, оглянувшись, Кама увидела, что она лежит на ложе Фламмы, а напротив сидит на скамье Катта, вокруг нее суетится со своими мазями Пустула, а Сор Сойга уважительно рассматривает меч Фламмы и что-то негромко говорит ей. Лава, племянница короля, осторожно прилаживает на ногу Катте, служанке, окровавленный черный шарф, а сама Катта, почему-то коротко остриженная и наряженная в доспехи Камы, беспрерывно бормочет что-то:

– Я сама из Змеиной деревни, а сестру мою выдали замуж через ущелье. И там такой узкий мост, что всякий раз, когда я ходила в гости к сестре, у меня ноги дрожали, и иногда я застывала на самой середине моста и не могла двинуться ни туда, ни сюда. А один раз я так испугалась, что на середине моста забыла, иду я к сестре или от сестры, стою и не знаю, куда мне идти. А когда меня взяли на кухню прислуживать в замок, я там прислуживала три года, а потом оказалось, что у меня красивые светлые волосы, почти как у королевы, Ее Величество меня заметила, и меня взяли в коридорные. А теперь волосы вовсе мне все обрезали, на меня теперь никто и не посмотрит, с короткими волосами. А еще на том узком мосту некоторые падали вниз, там острые камни внизу, так что никто живым не оставался, но все равно страшно, потому что долго лететь. Высоко – значит, долго лететь, но я крепко держалась. Зато наверняка. Но я крепко, очень крепко всегда держалась. А когда меня взяли на кухню…

Она говорила и говорила, и никто не пытался ее остановить, видно, надо было, чтобы Катта выговорилась, а Кама посмотрела на себя и поняла, что она одета в одно из платьев Фламмы, даже не платьев, а в ее охотничий костюм, потому что поверх рубахи была натянута куртка с широкими рукавами, и порты были широкими и до колен, а ниже на одной ноге темнел шерстяной чулок, а на другой он был спущен до стопы, а ногу покрывала тряпица. Кама попробовала шевельнуть ногой и охнула от боли.

– Тихо, – шагнул к ней Сор. – Ну, вот и пришла в себя. Уже хорошо. Но дальше будет чуть труднее.

– Где Рубидус? – прошептала она чуть слышно.

– Ну, вспомнила, – усмехнулся Сор. – Наверное, уже скачет в сторону Кирума. Или пьет в каком-нибудь трактире. Может быть, он даже и не знает, что натворил.

– Что он натворил? – спросила Кама.

– Ну, едва не лишил ноги самую прекрасную и самую умелую фехтовальщицу Анкиды, – засмеялся Сор, хотя глаза его были серьезными. – Не волнуйся. Кости, сухожилия не задеты. Мышцу я уже зашил, но похромать придется. Думаю, с месяц.