Был один момент, когда Нику показалось, что Иззи собирается что-то сказать. Она подалась вперед, ее глаза сияли, губы шевелились. Он поставил стакан с лимонадом на плед, беззвучно приговаривая: «Ну, давай же, дорогая». Но Иззи не произнесла ни звука. Слова, которые были у нее на устах, так и остались невысказанными.

Ее молчание было для Ника как нож в сердце, но он постарался скрыть свое огорчение, улыбнулся и начал другой рассказ, на этот раз про то, как однажды давным-давно они с Энни забрались на городскую водонапорную башню и написали на металлической стенке: «Пантеры, вперед!»

Закончив свой ланч, они сложили остатки еды в корзину и вернулись в полном молчании к машине.

Обратно домой они ехали по дороге, освещенной лучами заходящего солнца. Ник думал о том, как непросто говорить и изливать душу в гнетущее молчание. Когда они проезжали мимо таверны Зоуи, он прибавил газу.

День угас, и наступил вечер, когда они въехали на подъездную дорогу. В дом они вошли рука об руку. Когда они разделись и разобрали корзину с оставшейся едой, Ник спросил у дочери:

— Если ты не проголодалась, может, поиграем в какую-нибудь игру?

Иззи ничего не ответила и выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась, прижимая к груди большую красочную коробку игры «Конфетная страна». Ник театрально застонал:

— Только не это! Любая игра, только не эта. Как насчет «Разноцветных палочек»?

Иззи улыбнулась и замотала головой.

— Ты думаешь, я не хочу играть, потому что никогда не выигрываю? Это не так. Ну, прошу тебя, давай в «Разноцветные палочки», а?

Иззи лукаво улыбнулась, на ее щеках появились ямочки. Она поставила указательный палец на коробку с «Конфетной страной».

— Ну, ладно, давай один раз в «Конфетную страну», а потом в «Разноцветные палочки».

Иззи хихикнула. Для Ника этот короткий звук прозвучал как прекрасная мелодия. Он развел огонь в камине, и они разложили игру на полу гостиной.

Одна игра перешла в другую, потом в третью. Наконец Ник, устав, бросил голубые и желтые картонные фишки обратно в коробку.

— Сдаюсь! Ты — королева Конфетной страны, тебя никто не может обыграть. Ладно, медвежонок Иззи, пора ужинать. Лучше уж я приготовлю нам поесть…

Ник еле поднялся с пола — они играли так долго, что он отсидел ноги. Иззи вскочила первой и подала отцу руку, на ее личике был испуг.

— Все нормально, дорогая, — улыбнулся Ник. — Просто я уже старый, а у старых людей слабеют ноги. Помнишь бабушку? Она, бывало, тряслась при ходьбе, как сломанная кукла.

Иззи захихикала.

Они ужинали за большим столом на кухне. После ужина Иззи помогла Нику вымыть и убрать тарелки, и они поднялись наверх. Иззи надела ночную рубашку, умылась, почистила зубы и забралась в кровать. Ник взял с тумбочки возле кровати потрепанную книжку — это была «Алиса в Стране чудес». Обняв Иззи за узенькие плечи, он привлек ее к себе и начал читать.

К тому времени, когда Ник закрыл книжку, у Иззи уже слипались глаза.

— Спокойной ночи, Солнышко!

Ник поцеловал дочь в лоб и встал с кровати. Неожиданно Иззи крепко ухватила его за руку. Ник вопросительно посмотрел на дочь:

— Что, милая?

— Папа!

У Ника перехватило дыхание. Он впервые почти за год слышал родной голосок своей девочки. Он снова опустился на кровать, его глаза заволокли слезы, и любимая доченька виделась ему как в тумане. Не в силах найти нужные слова, он прошептал:

— Ох, Иззи…

— Я тебя люблю, папа, — тихо проговорила Иззи и заплакала.

Ник сгреб ее в свои объятия и спрятал лицо у нее на плече, чтобы Иззи не увидела, как он плачет.

— Девочка моя, я тоже тебя люблю.

Ник повторял это снова и снова, гладя ее по голове, чувствуя, как ее слезы смешиваются с его слезами на ее нежной щеке. Он крепко обнимал ее, спрашивая себя, хватит ли ему сил вообще когда-нибудь ее отпустить. Иззи так и заснула в его объятиях. Наконец он бережно опустил ее голову на подушку и подтянул одеяло до ее подбородка. Ник смотрел на свою спящую дочь, и его охватывало чувство такое чистое, светлое и всепоглощающее, что ни одно слово, даже слово «любовь» не было достаточно сильным, чтобы его описать. Его кровь торжествующе бурлила. И это ощущение триумфа принесло ему такое простое детское признание: «Я тебя люблю». Всего три слова, но в них был заключен смысл его жизни. Никогда больше он не позволит себе утратить ее доверие, ее любовь. Теперь он знает, что такое признание надо заслужить.

Чувства переполняли Ника, он не мог сдержать их в себе, они выплескивались из него волнами. Ему хотелось смеяться, ликовать, хотелось разделить радость с кем-то, кто ему дорог.

С Энни.

Ник понимал, что это внезапное желание поговорить с ней, быть с ней, рассказать ей, что он чувствует, — опасно. Он это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Он направился в свою комнату и набрал ее номер.

Понедельник был волшебным днем, наполненным смехом. Солнце разогнало облака. Ник, Энни и Иззи катались на велосипедах, собирали цветы и плели венки, соревнуясь, чье творение окажется лучшим.

Энни не могла припомнить, когда ей было так весело. Блейк никогда не проводил целый день втроем со своими девочками. Даже в редкие дни, когда он оставался дома, то или говорил по телефону, или торчал у факса, или сидел за компьютером. Только сейчас Энни осознала, какой одинокой была ее жизнь.

Крутя педали велосипеда, она вспоминала телефонный разговор с Ником прошлой ночью. «Энни, она со мной разговаривала! Она сказала, что любит меня!» В голосе Ника слышалось столько благоговейного восторга, что Энни прослезилась. Ник стал рассказывать, как они провели день на берегу, ему хотелось, чтобы Энни была посвящена в детали, как если бы была рядом с ними. А она была вознаграждена за все свои усилия радостью Ника и гордилась Иззи.

Сегодня ни один из них не возвращался к ночному разговору, но он словно безмолвно продолжался между ними и витал в воздухе, как частички пыли, которые становятся заметными в лучах солнечного света. Во время этого разговора они соткали еще одну нить близости. Почему-то сделать это по телефону, когда они находились далеко друг от друга, оказалось легче. И эта нить привела Энни к воспоминаниям о прежнем Нике, юном Нике, которого она любила. Слушая его, она закрыла глаза и представила мальчика, который впервые поцеловал ее под звездным небом, мальчика, чьи нежные, несмелые поцелуи вызвали ее слезы. Она чувствовала, что вступает в опасные воды. В Нике ее многое трогало, но больше всего на нее подействовала глубина его любви к дочери, это и трогало ее, и вызывало боль. Как бы она ни пыталась забыть о своей жизни в Калифорнии и о выборе, который она сделала, Ник невольно заставил ее вспомнить все снова. У них с Блейком выросла дочь, которая так никогда по-настоящему и не узнала, что такое любовь отца, что чувствует ребенок, когда его обнимает любящий и обожающий отец. А сама она многие годы была женой, которая любила своего мужа неразделенной любовью.