мгновенно. Это я к тому, что про детдом не надо — в него и я не верю. Говори, как есть на самом деле.

«Нифига себе! — подумал Николай. — Мне, что, признаться в попаданстве? И после угодить в дурдом? На цепь? Сумасшедший волхв опасен окружающим…» Придумать ничего он не успел: Акчурин постучался в дверь. Услышав: «Да», подвинулся, пустив вперед Несвицкого. Сам не зашел.

Переступив порог, Николай остановился и посмотрел на вставшего из-за стола однофамильца. Несмотря на годы, адмирал не выглядел развалиной. Высокий, худощавый, стройный. Одет в венно-морской мундир с золотыми галунами на рукавах. Седая голова…

— Здравия желаю, господин вице-адмирал! — поприветствовал его Несвицкий.

— Здравствуйте, Николай Михайлович, — ответил князь. — Присаживайтесь. Предлагаю без чинов — беседа частная.

Николай прошел и сел.

— Догадываетесь, почему вас пригласили? — поинтересовался адмирал.

— Полагаю, вы хотите выяснить, не родственник ли я вам, — ответил Николай.

— А вы что думаете на этот счет?

— Сомнительно, что мы в родстве.

— Отчего же сомневаетесь?

— Вы князь, а я простолюдин.

— Формально да, — князь кивнул. — Но это ничего не значит — жизнь сложная материя. Я покажу вам фотографии, — он выложил на стол два снимка и придвинул их к Несвицкому. — Взгляните! Вот это вы, а это я примерно в том же возрасте. Молоденький лейтенант после военного училища. Похожи?

— Что-то есть, — не стал спорить Николай, — но это может быть случайностью.

— Бывает, — князь опять кивнул, — но для того, чтоб это выяснить, я задам вам несколько вопросов. Прошу вас быть со мною откровенным. Обещаю, что все сказанное в этом кабинете, здесь же и останется. Слово адмирала.

— Хорошо, — сказал Несвицкий. — Спрашивайте.

— Вам сколько лет на самом деле? Не по паспорту?

— Восемнадцать, — признался Николай.

— Как и Бойко, — задумчиво сказал Несвицкий-адмирал.

«И это знает! — поразился Николай. — Все разнюхал».

— Но вы не он, — продолжил князь. — В полиции меня о том заверили. И я согласен с ними: не могло быть так, чтобы детдомовец-воришка внезапно оказался сильным волхвом, да еще умелым воином.

«А ведь Бойко как раз и мог быть твоим внуком, — подумал Николай. — Типичная история. Мать родила без мужа и сдала пацана в детдом, где он и вырос. А то, что стал воришкой, ничуть не удивительно — среди детдомовских такое сплошь и рядом…»

— Кто ваши родители? — продолжил адмирал.

— Отца не знаю, мать, Кислицына Кристина Алексеевна, медицинская сестра, работала в Царицыно. Вскоре после моего рождения переехала в Борисфен. Там встретила моего будущего отчима и вышла замуж.

Называя имя и фамилию фиктивной матери, Николай ничем не рисковал. Существенная часть архивов Нововарягии сгорела при пожарах, вызванных бомбежками. Начнут искать, опрашивая медперсонал? Смешно. Больниц в республике хватает, к тому же столько лет прошло…

— Кем был ваш отчим?

— Сержантом-шефом в Иностранном легионе.

— Француз?

— Слав или варяг по происхождению, но отслужив пять лет, он получил французское гражданство, и в этом качестве женился на моей матери. После чего увез нас в Сенегал, где служил инструктором для новобранцев.

— Он научил вас воевать?

— Да, хотя не только он один. Но это долгая история. Вряд ли стоит вспоминать.

— Я с удовольствием послушаю, — не согласился князь.

«Что же, слушай!» — мысленно пожал плечами Николай. То, что он собирался сообщить, произошло на самом деле, но не с ним, а с сослуживцем, с которым воевал в Чечне. Как-то раз на отдыхе они душевно посидели, и Миха — так его все звали, рассказал свою историю. И даже паспорт показал французский, тем самым подтвердив, что не соврал.

— Мы переехали в Дакар, где я и жил до восемнадцати. Учился в школе для французов, но не успел ее закончить — помешали боевые действия. В стране произошел переворот: мятежники при помощи сепаратистов Гамбии свергли и убили президента, а после стали вырезать всех белых под лозунгами: «Смерть колонизаторам!», «Очистим Сенегал от европейцев!». Район, в котором мы с родителями жили, считался привилегированным. В нем селились французы, немцы, англичане и другие европейцы. На рассвете в него ворвалась банда… Родители были дома — воскресенье, а нашу школу накануне отправили в морской круиз — каникулы, благодаря чему ученики и уцелели, а вот мой отчим с матерью погибли.

Николай на время замолчал, освежая в памяти рассказанное Михой. Случившееся с ним произошло в другой стране на юге Африки, но в этом мире в Сенегале тоже кипела гражданская война — Николай не зря читал газеты.

— Отчим воевать умел, и оружие в доме было. Отстреливался до конца. Помощь запоздала — легион вошел в Дакар, когда все было кончено. Мне позже рассказали, что у нашего коттеджа нашли с десяток мертвых чернозадых. К сожалению, бандитов оказалось слишком много. В окна дома выстрелили из гранатометов, он загорелся… Так я остался сиротой.

— Что было дальше?

— Меня взял под опеку легион. Мне в то время минуло пятнадцать, и в батальоне меня знали. Отчим хотел, чтобы я стал офицером, и часто брал меня с собою на занятия. Мне пошили форму и даже в шутку прикрепили лычки на погоны. Легионеры звали меня petit major, то есть «маленький майор». В французской армии это суб-офицерский, то есть младший чин. Я занимался вместе с новобранцами: бегал, прыгал, подтягивался, проходил по полосе препятствий, стрелял на стрельбище. Начальство это поощряло, поскольку взрослые солдаты, видя, как мальчишка легко справляется с заданиями, поневоле стремились сделать это лучше. Я попросил командование зачислить меня в легион — хотел мстить за родителей, но препятствием стал возраст. Требовалось 17 с половиной лет. Мой chef de bataillon[13] взял меня воспитанником. Я жил в казарме, занимался с легионерами, а после стал и воевать. Меня кормили, одевали, но жалованья не платили. Мне это было все равно — лишь бы бить повстанцев. К тому же от родителей остались накопления. Не слишком много, но для меня достаточно. Поначалу меня не брали в рейды, но в шестнадцать у меня открылся дар, и мои способности для батальона стали очень ценными.

— С чего вы начали? — поинтересовался вице-адмирал.

— Летал, — Николай пожал плечами. — Как понимаете, произвести разведку сил противника и сделать это незаметно для врага — очень нужное умение. Есть вертолеты, самолеты, но их появление над позицией мятежников выдает шум двигателей. Негры прячутся. Меня не слышали, а часто и не видели — нередко я производил разведку по ночам. Найти противника труда не составляло — негры жгли костры. Лагеря мятежников накрывали артиллерией, а выживших легионеры добивали. Я тоже принимал участие — мстил за родителей. Порой мы брали пленных, чтобы узнать, где остальные, и какие замыслы мятежников. Мне поймать повстанца живым труда не составляло — догнал по воздуху и оглушил, затем связал. Но потом все это надоело. Однажды сел, подумал и решил, что мне не улыбается всю оставшуюся жизнь гонять повстанцев по саванне. У меня есть Родина, которую я плохо помнил, но она меня манила. Подумал, что найду себе там применение.