Она ссутулила спину и уставилась на свои колени.

– Что действительно поможет, – продолжил я, – так это информация.

– Я всего лишь старая женщина. Зачем ты мне это говоришь?

– Затем, что все, что случилось, началось в клубе, созданном Джонни и Мэй. В «Сестре дракона».

Она помахала сморщенным кулачком.

– Это только Джонни. Мэй тут ни при чем.

– Она была там. Лицензия оформлена на ее имя.

– Нет! Она лишь оказала услугу своему глупому брату. У нее было доброе сердце. Как и у ее дочери.

– Клуб убил ее. Убил их обеих. И мою жену. И моего сына.

По выражению лица Лао Лао я понял: она жалеет, что впустила меня в комнату.

– Чего ты хочешь от меня, Бирс?

– Того, что поможет мне понять: чего хотят эти люди.

– Они считают, что ты сам знаешь!

Мне стало ясно, что Элис сказала своей бабушке гораздо больше, чем дала мне понять. Либо… Я не хотел задумываться об альтернативе.

– Они ошибаются. А завтра я должен им что-то сказать. Не знаю что. Этому должен быть положен конец. Мы уедем отсюда, спрячемся и рассоримся друг с другом.

– Ты иногда бываешь неглуп, – сказала она, что, как я понял, было редким комплиментом.

– Я много лет провел в тюрьме за то, чего не делал. По-вашему, это умно?

– Ты бы видел подонков, которых она приводила домой. С моей внучкой что-то не так. Ты для нее слишком хорош.

– С ней все в порядке. У меня сейчас не то на уме. Мне нужна помощь.

Она поерзала на кровати. Видно было, что собирается сказать что-то неловкое.

– Ты должен запомнить, Бирс. Я приехала сюда нелегально сорок четыре года назад. Мэй тогда было два года, а ее брат – на два года старше. Я думала, что муж приедет следом через несколько месяцев. А этот дурачок взял да и помер. Я осталась одна, без всякой помощи. Ни от полиции, ни от родственников. Для меня это был хороший урок. Выучилась держаться в тени. Притворяться дурочкой перед незнакомыми людьми. Сделалась невидимкой.

– Я могу это понять, – согласился я.

– Да, а вот дети этого не понимали. Джонни и Мэй не считали себя китайцами. Думали, что они дома. Делали то, что хотели. Правда, они тоже были на нелегальном положении. Просто не знали этого. Притворялись теми, кем не были. Когда все пошло наперекосяк, у них ничего не осталось. За исключением матери, которая на них орала. Что еще я могла сделать?

Она отставила стакан. Лао Лао была интересной женщиной. Впрочем, это меня не удивило.

– Послушай, Бирс, говорю это единственный раз. Я пыталась наставить их на истинный путь. Затем сдалась. Когда твои дети идут по неправильной дорожке, можешь кричать на них, пока голос не потеряешь. Если ничего не получается, все, что остается, – это ждать и надеяться. Я не могла исправить Джонни. Неудачником был, неудачником и остался. Никогда ни для кого ничего не сделал. А вот Мэй – прекрасный ребенок. Всегда старалась выручить его из беды, а от него – ни слова благодарности. Ничего. Вот такой она была. Все ее любили. Она была бы хорошей, если бы выбросила из головы всю чепуху. Мэй очень исправилась, когда родила дочку. Элис вся в нее. Но несколько лет назад ты бы ее не узнал. Она была бездельницей и жила с бездельниками. Потом изменилась.

Я догадывался, в чем тут причина.

– Когда решила, что ей нужно узнать о своей маме? – спросил я.

– Ну вот, я же говорила, что ты неглуп.

– А если ей это не удастся?

Она снова взяла стакан с виски и посмотрела на меня.

– Элис не все мне рассказывает. В этом отношении удалась в мать.

Мне это тоже приходило в голову.

– У нее сейчас проблемы?

– Сейчас у всех у нас проблемы, разве не так?

– Вы знаете, что я имею в виду, Лао Лао. Ведь это Элис ко мне пришла, а не я к ней.

Она глотнула еще виски.

– Я тебе уже сказала, Бирс. Если ребенок не хочет с тобой делиться, его не заставишь. Не получится.

Этот путь был для меня закрыт, хотя Лао Лао прекрасно знала, о чем я говорю. Я попытался подойти с другой стороны.

– Кто дал деньги Джонни на клуб? – спросил я.

– Не знаю.

– Если вы говорите неправду, я никому не смогу помочь. Ни Элис, ни себе, ни вам. Будет слишком поздно.

Понимаете?

– У нас есть деньги. Можем куда-нибудь переехать.

– Но тогда Элис так ничего и не узнает. А люди, на которых она работает, совсем озвереют.

– Не запугивай меня, Бирс.

– Но это важно. Вы любите Элис. Она любит вас. Это важнее всего на свете.

– В самом деле? – взъярилась она. – Что ты любишь? А? Ты и себя-то не любишь. Куда все это тебя заведет? Исправь прежде себя, а уж потом исправляй всех нас.

– Я такой же, как Элис. Хочу знать, что случилось, – сказал я растерянно. – После… – На эту тему я, по правде говоря, не думал, но нельзя было позволить ей выгнать меня из комнаты, прежде чем не нажму на нее еще немного.

– Джонни связался с плохой компанией. Элис мне так сказала. Кто ему дал деньги на клуб? Местные преступники? Кайл Маккендрик?

Она рассмеялась.

– Кайл Маккендрик! Этот надутый белый господин в модном костюме. Я – китаянка, Бирс. У нас есть преступники. Настоящие бандиты. Эти люди могут схватить Маккендрика за ноги прямо сейчас и бросить в океан. А белые люди… хотят быть одновременно и мошенниками, и знатными господами. Китайские преступники знают, кто они такие. Им не нужны званые обеды с политиками, чтобы тешить собственное самолюбие.

Я понял, что Лао Лао пытается мне на что-то намекнуть.

Я работал в этой части города. Знал четыре соперничающие группировки, которые хотели управлять Чайнатауном. До сих пор помню их имена. Такие вещи не забываешь: Во Шин Во, Сан Йи Он, 14К-Хау и 14К-Нгаи.

– Значит, если ресторан открыт не на деньги белых мошенников, то, может, его открыли на деньги китайских мошенников?

– Это же Чайнатаун! Половина ресторанов и баров были открыты на деньги мошенников. Неужто думаешь, что меня это беспокоит?

Все мои предположения рассыпались.

– Сдаюсь. Что осталось? «Национальная стрелковая ассоциация»? «Опус деи»?[15]Бойскауты?

Она смотрела на свои старые с раздутыми суставами пальцы, и вид у нее был жалкий. Мне было стыдно давить на нее, но выбора не оставалось.

– Скажите мне, Лао Лао, сейчас, или я выйду из этой комнаты, навсегда уеду из этого города. У меня была жена, она меня обманывала. Я тогда этого не знал, но это нас всех и погубило. Стоило жизни и ей, и моему ребенку. Возможно, и Мэй убили за то же самое. Этого я не знаю. Знаю лишь одно: обмана я больше не потерплю.