«Сложная штука жизнь, – подумал Алексей. – Мама категорически против, дедушка – обеими руками за. Рассказать ему все по душам и попросить, чтобы повлиял на Карину? Да нет, не стоит. Не из гордости, а оттого, что есть стойкие подозрения. Эта Снежная Королева – дед удачный позывной подобрал! – не позволит, чтобы кто бы то ни было на нее влиял, в том числе и тесть.

Но вот с этим старым погранцом как раз можно быть предельно откровенным. Он с нешуточной надеждой на меня уставился, словно ждет, что я его завтра на свадьбу позову».

– Не тяни, да? – настойчиво повторил Тихоныч.

– Откровенно, как погранец погранцу, – сказал Алексей. – Рано планы строить, Игнат Тихоныч. У нас еще и не было ничего.

На лице Тихоныча загорелось несказанное удивление.

– Ну да?!

– Чтоб мне свою зеленую фуражку съесть! – сказал Алексей. – Она у меня в целости и сохранности на шкафу лежит!

– Точно ничего не было? Слово погранца?

– Слово погранца.

Тихоныч озадаченно уставился на него, почесал в затылке и проговорил:

– Черт-те что и сбоку бантик. Что ж это вы так? При нынешней-то вольности нравов? Уж если в наши времена, когда я был молодешенек… Ты не пацан, а у Ольки были… друзья. Она деду кое-что по секрету рассказывает, знает, что я сплетничать ни за что не буду. Что ж вы так?

– Да понимаете ли, Тихоныч, в этих делах порой все обстоит сложно. При всей вольности нравов. – Алексей понимал, что с этим мужиком можно говорить откровенно. – Когда сразу происходит, а когда и затягивается. Она говорит, что не готова еще, да и все тут. Правда, что меня радует, дело маленькими шажочками вперед все же движется.

– Ну да, тут бывает по-всякому, – согласился Тихоныч, какое-то время задумчиво смотрел в пространство, потом сказал, словно сам с собой говорил: – Вот так получилось, что Нинка мне на третий день знакомства уступила. Я к ней… дышал неровно. Когда забирали в армию, обещала ждать. Они все клянутся, да редко дожидаются. А обернулось так… Когда я уходил, она была беременная, сама не знала, а я тем более. Месяца через два получаю от нее письмо – трах-бах! Пишет, что так, мол, и так, мать наседает, чтобы аборт делала, а она ни в какую. Гордая была. Дескать, если ты после дембеля меня и знать не захочешь, то ребенка я все равно одна выращу. Ну, я ей ответил, чтоб не дурила и обо мне так плохо не думала. Это еще до Даманского было. Знаешь, Алеха, когда танк подбили, где мы на броне сидели, меня взрывной волной о землю шмякнуло, в голове первым делом пронеслось: «Неужели дитенка не увижу?» Ничего, оклемался, в атаку пошли, всех китаез, которые меня хотели ухлопать, опередил. Только в самом конце снаряд близко рванул. Трех отличных ребят посекло насмерть, а мне в руку одним-единственным осколочком влепило. Ну да, везучий я все же, жизнь и потом это доказала. Вернулся, сразу расписались. Молодой был, не вся дурь выветрилась. Так в ЗАГС и пошел в парадно-выходной, с орденом и медалью, с рукой на перевязи. Хорошо хоть левая, так что расписаться в книге мог. Ну, жили – не тужили, правда, одного только Петьку и нажили. И кто же знал, что оно так вот выйдет?.. – Он замолчал, все так же отрешенно глядя в пространство.

Алексей ничего не сказал. Он знал от Оли, что ее бабушка, та самая Нина, восемь лет назад умерла от рака печени.

Наконец Тихоныч словно бы проснулся, отвинтил колпачок, сунул в руку Алексею фляжку, потом сам к ней хорошо приложился и сказал чуть ли не просительно:

– Алеха, вы уж того… Шаги подлиннее делайте, что ли. Касаемо правнука – на вас вся надежда. С Женьки спроса никакого – соплюшка еще, пока родит, столько времени пройдет. А мне еще восемь лет железно прожить надо.

– А почему именно восемь?

– Тю! Ну ты как не старший сержант славных зеленых фуражек!..Что у нас через восемь лет, в восемнадцатом году будет? Забыл?

Алексей спохватился и ответил:

– Столетие пограничных войск СССР.

– Вот именно! Надо дожить. И совсем хорошо было бы, если бы правнук… Ты это себе представь. Идем мы с тобой на столетии, оба такие бравые, пацаненка за руки держим, а он еще вдобавок в твоей фуражке. У меня-то не осталось, потерялась где-то.

Алексею было чертовски неловко. Тихоныч не сомневался в том, что они непременно поженятся. И вот как ему объяснить про совершеннейшую неизвестность, причем с обеих сторон? Что бы Алексей к Оле ни испытывал, но как-то не вполне ее представлял женой, если быть честным перед самим собой.

– Короче, вы бы это… – сказал Тихоныч, пряча флягу. – По армейской команде «Шире шаг!». Усек? Вот и славно. Ты кури, а я пойду, будет там Каринка фыркать или нет, про психа на Канатчиковой даче спою.

Едва он ушел, на балконе тут же возник Петр свет-Игнатьевич – полное впечатление, что только и дожидался, когда Алексей останется один.

– Алексей Валентинович, с вами поговорить можно по серьезному делу? – спросил он, швырнул за перила сигарету, докуренную лишь до половины, и тут же зажег новую.

– Да ради бога, – сказал Алексей и показал на низенький некрашеный глиняный горшочек с окурками. – Вы уж сюда чинарики бросайте, ладно? А то, не ровен час, попадете кому-нибудь по голове. Нравы нынче незатейливые, каменюкой в окошко засветят запросто.

– Да, спасибо, учту. А дело и правда серьезное, Алексей Валентинович.

«Неужели еще один тип явился, чтобы отговаривать меня от дальнейших отношений с Олей? Сопротивление окружающей среды возрастает», – подумал Алексей и внимательно присмотрелся к собеседнику.

В людях он порой ошибался, не был всеведущим мудрецом, но во всем, что касалось алкоголя – никогда. Гартов и сам немало лет провел в тесном знакомстве с животным, горячо любимым по всей России-матушке, – зеленым змием. Результат его наблюдений был таков: Камышев, конечно, успел принять изрядно, но не шатался, язык у него не заплетался. Каков бы он ни был характером и судьбой, а банку держать умел, это следовало признать.

– Алексей Валентинович, давно мне хочется выломиться из нынешней поганой жизни, спасу нет. Да все не получается как-то. Как представлю, что при таком раскладе еще чуть не двадцать лет сторожевым бобиком топтаться – тоска грызет. Может, потому и пью, – проговорил Камышев.

– И чем я могу быть вам полезен? – спросил Алексей нейтральным тоном, не на шутку обрадовавшись.

Все это никак не походило на то, что речь вновь пойдет о них с Олей.

– Я не прошу – терпеть не могу этого делать. Я работу ищу, а это ведь совсем другое, правда?

– Правда, – подтвердил Алексей. – Поиски работы – дело житейское и с просьбами ничего общего не имеет.

– Понимаете, так уж получилось, что из бизнесменов у меня только двое знакомых – Степа Бахарев и Толя Буров. У Бахарева в его делах места мне нет совершенно. Я и заикаться не стал. Толя сказал сразу, что подходящих вакансий у него не имеется. А теперь вот вы появились, строитель. Я, конечно, кирпичи класть не обучен, вообще по строительному делу ничего не умею, но вот точно знаю, что на любой стройке всегда нужны прорабы, организаторы. А с этим у меня, вы уж пока поверьте на слово, всегда было неплохо. Когда завод обанкротился, меня как раз на начальника цеха ставить собирались – не самого большого, но и не совсем уж завалящего. А на такие должности у нас с большим разбором людей назначали. Да как и везде, наверное. Вот я и подумал, может, вам организатор нужен? В стройках я ничего не понимаю, но можно подучиться, поднатаскаться. Оля говорила, что вы тоже не инженер-строитель по диплому. Она так грамотно рассказала, сколько в этом деле от организатора зависит, явно ваши слова повторяла. Может, попробуем? Я мозги не пропил, верно вам говорю.