Дверь конюшни распахнулась настежь, на пороге появился раб — не тот, что был с Аурметом на лесной дороге, а второй, темноволосый. Встал в дверях и тупо, но пристально уставился на происходящее.

— Пошел вон! — прикрикнул на него Сын Клана.

Раб не двинулся с места, продолжая бессмысленно таращиться на господина. Аурмет припомнил слова Кринаша: мол, этот парень немой… Похоже, он еще и глухой. И придурковатый вдобавок.

Зло плюнув себе под ноги, Альбатрос повернулся и побрел к дому.

Как только знатный постоялец повернулся спиной к конюшне, с лица Молчуна слетело идиотское выражение. Он поспешно подошел к девушке, которая все еще стояла на коленях возле черного пса, и встревоженно склонился над ней.

Плечи девушки подрагивали. Пес уже не рычал, но продолжал напряженно глядеть вслед чужаку.

Камышинка подняла от собачьей шкуры лицо, по которому текли слезы, быстро глянула на Молчуна — и снова спрятала потрясенные глаза.

И Молчун остро почувствовал, как ударил этот случай по чистой, доброй, чуткой, не привыкшей к обиде и страху душе.

Парень сочувственно кивнул, исчез в конюшне и вернулся с ведерком воды. Камышинка поспешно встала, подставила ладони. Молчун аккуратно полил ей на руки.

Умывшись, девушка утерла лицо рукавом. До сих пор она не произнесла ни слова.

Молчун кивнул в сторону дома и выразительно покачал головой.

Камышинка встрепенулась. Она сразу поняла, о чем предупреждает этот странный темноволосый парень с грустным лицом. И стряхнула потрясение, потому что надо было думать о других.

— Да, конечно, — заговорила она горячо, — я не скажу Кринашу. И Дагерте не скажу. Они такие славные! Зачем ссорить их с Сыном Клана, правда?.. А тебе — спасибо.

Почти совсем успокоившись, она взглянула на Молчуна и впервые подумала о том одиночестве, в которое замкнула беднягу немота. Можно объясниться жестами насчет повседневных дел, но как выскажешь знаками то, что у тебя на душе?

Глаза девушки вспыхнули. Не задумываясь, она выпалила:

— Молчун, хочешь, я научу тебя грамоте?

Парень явно растерялся, а Камышинка ободряюще затараторила:

— Правда, как же я сразу не сообразила! Тебе это очень пригодится! Да не бойся, у тебя получится. Сегодня же и начнем — вечером, когда у тебя найдется время. А сейчас я за сметаной, а то Дагерта меня хватится!

И побежала к погребу.

Молчун проводил ее взглядом. Затем перевел глаза на угол дома, за которым только что исчез Сын Клана. Лицо раба исказилось горькой и презрительной гримасой, и он плюнул себе под ноги так же ожесточенно, как это только что сделал Альбатрос.

* * *

Кринаш, вернувшись в трапезную, пытался угадать: что случилось со знатным гостем? Только что светился пьяной радостью спасения, врал в три горла про свои лихие подвиги — а теперь сидит мрачный, словно его проклял призрак предка или словно живот прихватило…

Возможно, Кринаш догадался бы, что произошло с Альбатросом, но тут залаял Хват, стукнула калитка, заржал конь. В трапезную ворвалась Недотепка и заверещала:

— Еще господин! Еще приехал!

Аурмет вынырнул из трясины горького разочарования и с интересом уставился на дверь. Как он мог забыть, что охотится за изменником? Может, этот путник прибыл сюда для встречи с Шадхаром?

— Надо же! — хмыкнул Кринаш. — Я-то думал, что до весны больше никого…

Гость вошел в трапезную — светловолосый стройный юноша в добротной дорожной одежде. На тонком безусом лице горел румянец волнения, а голубые глаза светились так ясно и доверчиво, что Аурмет чуть не выругался: этот молокосос вряд ли мог быть заговорщиком!

Но первые же слова юноши заставили Аурмета воспрянуть духом.

— Хозяин, — начал парнишка с грайанским акцентом, — не заезжал ли сюда всадник — седой, в черной одежде, на пегом коне?

Кринаш замялся. Аурмет обратился в слух, про себя восторгаясь: «Грайанец! Вот они, чужеземные связи Шадхара!»

Юноша по-своему истолковал молчание хозяина:

— Не может быть! Он же проезжал мимо деревни! Мне сказали, что он опередил меня совсем чуть-чуть! И еще они сказали… ох! Неужели он нарвался на ящеров? Это было бы ужасно!

«Еще бы! — ликовал Сын Клана. — Это было бы ужасно — для ваших замыслов!»

Аурмет искренне забыл, что три года назад сам был в числе друзей принца Нуренаджи и старался помешать Тореолу взойти на престол. Забыл, что арестованные в столице заговорщики — его бывшие дружки. Если и вспоминал порой об этом сомнительном эпизоде своей жизни, то лишь потому, что жалел: не удалось увидеть Шадхара! Слышать о нем доводилось много, а встретиться лицом к лицу — увы!..

Тем временем юный грайанец расспрашивал хозяина, по какой еще дороге путник мог двинуться от деревни. Кринаш отвечал неохотно: не любил играть с завязанными глазами.

Все изменил наивный голосок Недотепки с лестницы:

— Путник? Тот господин, которого нету? Я ему сейчас свечку отнесла!

Юноша ни словом не упрекнул хозяина. Он рванулся вверх по лестнице, на ходу крикнув Недотепке:

— Показывай!

Девчонка поспешила за ним, услужливо приговаривая:

— Последняя дверь, последняя!

Кринаш встревоженно двинулся следом: не стряслось бы беды! Но не успел он дойти до лестницы, как сверху раскаленной лавой хлынуло:

— Но почему?.. Ведь я просил меня оставить милосердному забвенью!

— Мастер, не волнуйся! Мастер, побереги голос!

По галерее отступал светловолосый юноша. За ним, гневно жестикулируя, шаг в шаг следовал незнакомец в черном. Замыкала это нелепое шествие Недотепка.

— Зачем же шумной сворой преследовать меня? Зачем срывать завесу прошлого?..

— Какая свора?! Мастер, я же тут один! Я беспокоился!

Незнакомец в черном заметил, что на него таращатся все, кто был в трапезной. Но это его не смутило. Наоборот, он приосанился, выше поднял голову, голос стал еще звучнее:

— Я мчался в ночь, как загнанный беглец! Я гнал коня, я торопил мгновенья! Я…

Тут голос сорвался на хрип. Незнакомец побелел, вскинул руки к горлу, пошатнулся. Юноша подхватил его за плечи, крикнул через перила вниз:

— Воды!

Дагерта метнулась на кухню. Юноша, поддерживая старика, начал осторожно сводить его по ступенькам. На середине лестницы тот оскорбленно освободился от заботливых рук и сошел вниз сам.

Прибежала Дагерта с кружкой. Юноша перехватил у нее кружку, снял с пояса серебряную флягу и накапал в воду темной густой жидкости:

— Мастер, ты даже настойку болотной копытницы не взял!