– Что?!

Лицо Толстозадихи стоило запечатлеть на картине. Она явно понятия не имела о том, что пытался объяснить ей Шуман Лишние Трусы.

– Моя часть доклада, – сказал он. – То есть я приготовил, но не приготовил. Я не могу. Я никогда… Я ведь… Ты должна…

– Мистер Шуман! – Голос мистера Кита гулко разнесся по классу. – Вы готовы? Потому что если не готовы…

– Нет-нет, он готов, – сказала Жирдяйка. – Мы готовы. – И тихо добавила, обращаясь к Тоду: – Давай.

– Ты не понимаешь! – отчаянным голосом сказал он.

– Псс, псс, пись-пись-пись, – попытался подсказать ей кто-то.

Тут Тод Шуман уронил голову на стол. И до Толстозадихи, похоже, дошло. Ее оставила решимость. Плечи ее поникли. «Тра-ля-ля!» – подумала Дженн.

– Мистер Шуман, – сказал мистер Кит. Тод не отреагировал. Мистер Кит зарычал: – Мистер Шуман! Либо выходите к доске с мисс Кинг, либо получайте кол!

Тод Шуман даже не шевельнулся.

– Вы сознаете, что это – общая оценка для вас и мисс Кинг? – вопросил мистер Кит.

Тод Шуман кивнул. Толстозадиха повернулась к мистеру Киту. Мольба у нее на лице читалась настолько ясно, что даже Дженн неловко заерзала на месте. Однако мистер Кит остался совершенно неумолимым, и потому Жирдяйка потащилась к доске. Там вместо кафедр установили два нотных пюпитра, и она заняла место за одним из них. За вторым не встал никто. Уж конечно, Шуман Лишние Трусы не собирался там появляться: его непреходящий позор оказался бы тогда на всеобщем обозрении.

* * *

Это было довольно мучительно – даже для Дженн, которая терпеть не могла Бекку Кинг. Она почти пожалела ее, но очень быстро избавилась от этого чувства, потому что в следующий раз из своего мешка мистер Кинг извлек бумажку, на которой были их с Коротышкой имена. Они успешно представили свою работу – чего и ожидали все их одноклассники: со схемами и использованием презентации Пауэр-пойнт, так что мистер Кит готов был рыдать от радости. Контраст между презентацией номер один и презентацией номер два был таким образом четко зафиксирован в анналах цивилизации Запада, и единственным, что могло бы стать украшением торта, каковым ей представлялось отчаяние Толстозадихи, было бы выступление Деррика Мэтисона и Эмили Джой Холл следом за ними. Однако этого не случилось. Сделали доклады еще три пары, и хотя ни одна из них не приблизилась к тому, что представили Коротышка с Дженн, им удалось сделать жалкую попытку Бекки справиться без Тода похожей на выступление скулящего червяка.

Как только прозвенел звонок, все стремительно ринулись из класса. Дженн собиралась последовать их примеру, когда увидела, как Толстозадиха идет к Тоду Шуману. Она нервно теребила свой наушник и явно собиралась что-то сказать. Дженн решила, что пропустить такое было бы обидно. Она якобы случайно уронила блокнот, который очень любезно раскрылся, так что вложенные в него листочки рассыпались по полу. Она стала неспешно их собирать.

Жирдяйка сказала Лишним Трусам:

– Извини. Я не знала. Я все завалила. – Похоже, что «пись-пись-пись» подействовало. – Жалко только…

Она вздохнула и словно съежилась. «Ага, – подумала Дженн, – небось жалеешь, что не знала про его проблему. Словно такое вообще могло случиться. Как бы это прозвучало? «Я писаюсь, когда пугаюсь, а мама не разрешает мне надевать подгузники». Ну да, как же!»

Он поднял голову.

– Ты все испортила, – зарычал он на нее. – Неудачница! Если бы ты не спорила со всем, что я хотел сделать… Если бы не изображала из себя самую умную… Если бы прислушалась ко мне хоть на секунду, вместо того чтобы читать лекции и говорить, что все мои предложения провальные…

– Это несправедливо, – прошептала Всезнайка. – Ведь дело не в этом.

– Черта с два! – заявил он.

Деррик убеждал себя, что чем аукнется, тем и откликнется, и после того как Бекка Кинг скинула на него письма к сестре, она заслуживает каких-то последствий. Но ему все равно было неловко из-за того, что с ней случилось на занятии по цивилизации Запада, потому что он, как и все остальные, знал, почему Тод Шуман ни за что не встанет у доски, чтобы сделать доклад.

Когда Деррик увидел Бекку в раздевалке – она мрачно вытаскивала книги из своего шкафчика и запихивала их в рюкзак, – то подошел к ней. Он за последние несколько недель не обменялся с ней и десятью словами, так что не слишком удивился, когда она чуть вздрогнула, когда он произнес ее имя. Она извлекла из уха наушник прибора, который помогал ей глушить вторичные звуки и лучше слышать. Он понял это так, что у нее нет особого желания разговаривать с ним, но это было не страшно: он и не рассчитывал, что их разговор будет долгим.

Он сказал:

– Эй, мне жаль, что так получилось с Шуманом.

Она ответила:

– А… Ну, мне следовало бы догадаться.

Он не понял, что она имеет в виду: ведь она не могла рассчитывать на то, что Тод Шуман поведает ей о своей проблеме с мокрыми штанами. Поэтому он сказал:

– Можно подумать, у тебя была возможность узнать. Остальные… Мы его знаем с начальной школы, так что случившееся было вполне ожидаемо.

– Понимаю, – возразила она, – но дело в том, что люди всегда дают подсказки относительно себя, так ведь? То есть если быть внимательным, то правда будет перед тобой с самого начала. То, как они реагируют на разные вещи, кто они в душе и все такое.

Он бросил на нее быстрый взгляд. Она имеет в виду его самого? Его и Кортни? Очень может быть.

Она заморгала, и щеки у нее покраснели, как это бывает, когда человек вдруг понимает, что его высказывание может быть истолковано неоднозначно. Она быстро добавила:

– Иногда мне не нравится терпеливо ждать, как все получится. Я хочу, чтобы все получилось так, как хочу я. Именно так и было с Тодом. Он упорно пытался сделать все по-своему. И потому заупрямилась я.

Он вдруг понял, что совершенно то же самое произошло и с его письмами к Риджойс. Тогда, в клинике, Бекка решила, что если бросить их ему в лицо, то это что-то изменит, заставит его сделать что-то потому, что она считает, что ему это сделать пора. Не потому, что он готов к этому, не потому, что он этого хочет – а ради себя самой. Он почувствовал, как его сердце начинает леденеть, и тут она вдруг сказала:

– Знаешь, Деррик, мне стыдно из-за того дня в клинике. Из-за того, что я сделала с теми письмами. Мне правда очень жаль. Я не имела права это делать. Я на тебя давила. Точно так же, как с Тодом. Теперь я это вижу.

– Ага, – пробормотал он. – Ну, что уж тут. – Однако он обнаружил, что не может на нее смотреть, потому что снова ощутил тот же гнев, что и тогда. И потому он добавил: – Короче, я просто хотел тебе сказать. Сочувствую тебе из-за Тода.

Она ответила:

– Спасибо. И удачи тебе, да? Успеха.