с несколькими каплями крови Христа, собранной на Голгофе Иосифом Аримафейским. Этот сосуд стал предметом поклонения, когда его доставили в Брюгге[46]. А может быть, он надеялся вымолить у небес наследника, которого за восемнадцать лет брака не сумела принести ему супруга, Изабелла де Вермандуа? Мудрый и прозорливый Гийом, давно наблюдавший за людьми, не мог в это поверить. Приветливое лицо графа, его прекрасные манеры и румянец кутилы на свежем лице не мешали заметить холодный, как камень, взгляд серо-синих глаз и хищную челюсть... Но Бодуэн был слишком молод для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Он великолепно и сердечно принял родственника в присутствии всех своих баронов и византийских послов. Со свойственной его летам восторженностью он не утаил от гостя, что видит в нем человека, ниспосланного провидением, благодаря которому — в той же мере, в какой и благодаря императору, — захватнические поползновения Саладина могут быть пресечены, и франкское королевство сможет отвоевать отнятые у них земли графств Эдессы и Тюрбесселя. Кроме того, в случае, если смерть заберет его, Бодуэна, раньше, чем он рассчитывает, разве не станет Филипп Эльзасский, с его выдающимися достоинствами, лучшим регентом, какого только можно пожелать?

Увы, это предложение, рожденное таким полным самозабвением и такой безграничной заботой о благе королевства, не нашло у графа того отклика, на какой надеялся король. Глядя в это скрытое покрывалом лицо под золотой короной, должно быть, пробудившее у него неприятные воспоминания, — ведь его шурин, Рауль де Вермандуа, двенадцать лет тому назад умер от проказы, — он решительно отказал, что было не только не по-христиански, но даже и несколько оскорбительно: он явился ко двору не для того, чтобы давать обещания и брать на себя обязательства, он не намерен и оставаться здесь дольше, чем предполагал. Что же касается регентства — король может возложить его на кого ему будет угодно.

Бодуэн, проявив бесконечное терпение, не ответил наглецу так, как он того заслуживал, но поручил баронам, — которым граф совершенно не понравился, — уговорить его, по крайней мере, послужить своим мечом Кресту, отправиться воевать с Саладином и победить этого заклятого врага иерусалимской короны; регентство же в случае внезапной кончины короля может быть в его отсутствие доверено надежному воину — Рено Шатильонскому.

Новое предложение оказалось еще более неудачным. Филипп для начала заявил баронам, что и слышать не желает о сеньоре Крака, — и последний, примчавшийся по такому случаю, едва не удавил его за эти слова! Что же касается Египта, — если он туда и отправится, то только для того, чтобы самому стать там королем. Кроме этого, в ходе разговора граф Фландрский имел наглость заявить, что, если уж речь зашла о будущем королевства, он не видит, почему бы любую из сестер короля не выдать замуж за сына одного из его вассалов, Робера де Бетюна, мелкого сеньора из Артуа, которого он прихватил с собой в это путешествие.

«Выслушав эти слова, — написал впоследствии Гийом Тирский, — мы с изумлением осознали, насколько коварен этот человек и насколько бесчестны его замыслы. Король так благосклонно его принял, — он же забыл о том, как подобает вести себя гостю, насмеялся над законами наследования и начал плести интриги с тем, чтобы лишить Его Величество престола».

Тогда Бодуэн написал ему очень резкое письмо, призывая соблюдать приличия: принцесса не может снова выйти замуж раньше, чем через год, а Гийом де Монферра умер всего три месяца назад. Помимо этого, руку дочери короля и племянницы императора, — если говорить об Изабелле, — нельзя отдать первому встречному. Поняв, что зашел слишком далеко, Филипп попросил, чтобы ему поручили выбрать кого-нибудь вполне достойного, но имени не назвал. В этом бароны ему решительно отказали.

Византийцы тем временем начали терять терпение. Им нужны были войска графа Фландрского, и последние распоряжения императора состояли в том, чтобы ни в коем случае не принуждать иерусалимского короля отказываться от собственных войск для того, чтобы сопровождать другие. Андроник Ангел и Иоанн Дука в подтверждение своих полномочий показали ему золотую императорскую буллу, и тогда непредсказуемый Филипп нашел другую отговорку: он не хотел, чтобы он и его войска подвергались опасности «умереть с голоду», он лично всегда ведет своих людей только туда, где царит изобилие: «они не смогут терпеть лишения». Зато он охотно поможет им служить Христу в каком-нибудь безопасном месте.

Дальнейшее нетрудно было предвидеть: его в один голос обвинили в трусости, а он разгневался, — что и понятно, ведь дойди о нем такой слух из Святой земли, и весь христианский мир на него ополчится. Тогда он решил, что выполнит все обряды паломничества, после чего подумает, где именно мог бы проявить отвагу.

Эта комедия продолжалась всего-то две недели, но Бодуэна она так истерзала, что он снова слег. Византийские послы, преисполненные сострадания и восхищения его мужеством, предложили на несколько месяцев отложить египетский поход. Тогда же они известили короля о том, что граф Фландрский только что покинул Иерусалим и отправился в Наблус и что это сильно их встревожило. Бодуэн тотчас призвал к себе Гийома Тирского:

— Что ему там делать? Не сумев заполучить мою сестру Сибиллу, он рассчитывает взять в заложницы мою сестру Изабеллу, чтобы выдать ее замуж за кого ему хочется и таким образом приблизиться к императору?

— Вполне возможно. Теперь мы достаточно хорошо его знаем, чтобы понять, что от него можно ожидать чего угодно.

— И что вы мне посоветуете, друг мой? Темные глаза канцлера лукаво заблестели.

— Мой совет будет кратким, Ваше Величество, он заключается в одном имени: Ибелин!

— Вы хотите, чтобы я разрешил королеве Марии выйти замуж за Балиана? Я правильно понял?

— Совершенно верно, и я думаю, что надо поторопиться и немедленно написать ей об этом. Позвать вашего секретаря? Разумеется, если вы согласны.

— Что за вопрос! Это замечательная мысль, лучше не придумаешь... Наследство, доставшееся ей от мужа, превратится в приданое, а Балиан сумеет защитить ее владения от любого вторжения. Я пошлю к ней...

— Позвольте дать вам еще один совет, Ваше Величество: пошлите к ней самого Балиана с его людьми. Он доберется быстрее любого другого, потому что любовь подгоняет, как хороший хлыст.

— Ты поедешь с ним, Тибо! — обернувшись к своему щитоносцу, произнес король. — С моим знаменем и моим щитом, чтобы все знали, что я желаю этого брака. Иди, собирайся! А потом я передам тебе