– Сейчас вспомню… Одну минутку… Это куда наливают для того, чтобы писать.

– Чернила?

– Да, да… чернила.

– Ну, а куда наливают чернила?

– Вот сюда, – схитрила она, показав пальцем на чернильницу.

– А как это называется?

– Что вы, право, доктор… так расспрашиваете, – рассердилась она. – Надо о болезни, а вы о чернильнице… Ну, называется чернильница, – сердито добавила она.

– Вот и вспомнили! А теперь скажите, играете ли вы на рояле?

– Да, у нас в школе свое пианино. Дети любят, когда я играю…

Я предложила учительнице подойти к роялю.

– Ох, доктор, не знаю. Давно не играла. Разве легкое что…

И Мария Васильевна нерешительно начала.

Проиграв несколько фраз мелодии Грига, она повторила их, потом снова и снова играла то же самое.

– Дальше…

– Дальше? Пожалуйста, – смущенно ответила она и снова несколько раз проиграла одно и то же.

В больнице Мария Васильевна была вялой, ничем не занималась. Всегда подтянутая, аккуратная, она и здесь старалась быть такой же, но порой не замечала, что платье надето неряшливо.

Иногда, сжавшись в комочек где-нибудь в углу, она плакала. Ею овладевала тревога и тоска.

Однажды я видела, как она, стоя у подоконника, старалась разбить свое пенсне.

– Что вы делаете, Мария Васильевна? – спросила я, подойдя сзади.

Она смутилась, пыталась скрыть настоящую причину поступка. Но потом призналась, что делала это с целью проглотить осколки и умереть. Ее все время мучило сознание непригодности к работе.

Мне стало ясно, что надо прежде всего вызвать у нее новое отношение к своей болезни. С этой целью я исподволь, как можно доступнее, раскрывала перед Марией Васильевной картину и сущность ее болезни – сотрясения мозга. Когда учительнице стал понятен механизм заболевания, мне было нетрудно доказать необходимость длительного отдыха мозга от умственного напряжения. Но здесь возникла другая проблема: какого отдыха? Ведь нельзя же человека, долго и много трудившегося, перевести в условия полного безделья, искусственно созданного тепличного отдыха. Так, пожалуй, можно и совсем погубить человека, он почувствует себя лишним в жизни…

Изучив прошлое и характер Марии Васильевны, я пришла к выводу: ей надо перейти на более легкую работу в той же школе. Перед ней и была поставлена эта цель.

Если мы, психиатры, не находим такой цели для больных или не умеем ее внушить, то грош цена нашей психотерапии. Она теряет смысл, превращается в пустое говорение. Сам больной не всегда имеет в себе достаточно силы, чтобы найти цель и преодолеть затруднения на пути к ней. Сомнения же и неуверенность ведут его к новым неудачам.

Всякая физическая травма, например сотрясение мозга, особенно в пожилом возрасте, делает психику более ранимой, более податливой внешним воздействиям. Как правило, это сочетается с общим физическим ослаблением организма.

Мария Васильевна не составляла исключения. Необходимо было, следовательно, установить для нее такой лечебный режим, который физически укрепил бы ее и тем улучшил психическое состояние. Это и было сделано.

Санитарки внимательно следили за учительницей и заставляли ее регулярно съедать всю порцию пищи. Ей неустанно напоминали о необходимости систематически гулять в саду, на свежем воздухе. Она понемногу играла на рояле и ежедневно занималась рукоделием. В палату к ней я поместила выздоравливающую от послеродового психоза молодую веселую женщину – мать троих детей. Мария Васильевна подружилась с ней, давала разумные советы, как правильно воспитывать детей.

Все это укрепляло в ней уверенность в своих силах, убеждало в том, что она сможет принести пользу, оставаясь в близком ей коллективе.

Кроме хорошего питания, больную лечили водными процедурами, под кожу вводили кислород, инсулин. Все это как бы омолаживало стареющий организм.

Учительницу часто навещал заведующий школой. Он был искренне огорчен и болезнью Марии Васильевны, и тем, что из трудового строя выбыл ценный человек. Нередко привозил теплые товарищеские письма от сослуживцев. Заботливое отношение благотворно действовало на больную.

– Доктор! Как бы сделать так, чтобы переход на другую работу был наименее болезненным? – озабоченно спросил однажды меня заведующий школой.

– Этим я все время занимаюсь, – ответила я. – А вы подготовьте ей работу делопроизводителя или технического секретаря.

В результате лечения больная стала чувствовать себя значительно лучше. Она даже слегка пополнела. Я не замечала в ней ни тревоги, ни подозрительности. Она теперь хорошо сознавала, что люди о ней заботятся, что ее будущее обеспечено и не предвещает никаких тревог. Назначенная ей пенсия, маленькая работа среди близких людей, забота о ее здоровье – все это явилось хорошим стимулом к жизни.

Еще через некоторое время, когда несколько укрепилась и память, Марию Васильевну уже можно было выписать. Всплакнув при расставании, она уехала в свое село в бодром настроении. Сопровождала ее молодая учительница, ее бывшая ученица.

Недавно пришло письмо от заведующего школой. Он писал, что Мария Васильевна Корчагина работает делопроизводителем, очень старательна, все записывает, чтобы ничего не забыть. «Самое главное в том, – писал он, – что она сознает себя членом коллектива, который делает большое, почетное дело. Мы все теперь довольны».

Я тоже была довольна. Удалось вернуть к трудовой жизни человека – добрую, милую труженицу.

В детском отделении ташкентской больницы изо дня в день мелькала крупная фигура врача-педиатра Батурина. Шумный, веселый или негодующий, готовый обрушиться на себя и на других за ошибку или невнимание к больному, он по-хозяйски шагал из палаты в палату, и при его появлении маленькие пациенты поднимали шумный и веселый гомон. Доктор Батурин любил свой «народец», как он называл больных детей, и «народец» платил веселому доктору такой же любовью.

– Ну, поворачивайся, румяный и кудрявый! – басил доктор, приставляя к уху трубку.

Это было его обычное обращение к детям, хотя маленькие пациенты были часто бледны от болезни и наголо острижены.

Кто бы мог подумать, что этого жизнелюба и весельчака погубит невинная бумага из Министерства здравоохранения? Однако это было именно так. Приказом министерства он был назначен преподавателем вновь открытых курсов усовершенствования врачей. Врачу-практику, проработавшему тридцать лет в детской больнице, нужно было найти новый стиль работы.

Надо было изучить, систематизировать большой новый материал. Это не пугало доктора Батурина, который внимательно следил за специальной литературой. Но читать лекции врачам? Здесь он растерялся. Несмотря на внешнюю решительность, каждое новое дело, новое начинание и в прошлом порождали в нем сомнение, неуверенность.